Журнал «Вокруг Света» №04 за 1980 год - Вокруг Света

В Омане чаяния Тура вспыхнули с новой силой. Опять он принялся за поиски и расспросы. В ответ получал одинаковое: «Зиккурат в Омане? Невероятно!»

...Экипаж поднят на заре. Командир сухо объявил: назавтра стартуем, и потому надлежит закончить дела с веслами, погрузить воду и провиант. Этим заниматься Юрию, Гансу Питеру, Асбьерну, Детлефу. Герману — снимать на улицах Матраха жанровые сцены. Остальные отбывают в выездную киноэкопедицию. Сели в автобус и умчались. А мы, оставшиеся, засучили рукава.

Обе уключины уже стояли на местах. Проложили их пазы кожей. Прошкурили лопасти рулей. Намазывали клеем отставшие куски дерева, зажимали струбцинами и ждали, пока схватит, а тем временем готовили следующую лопасть. Проклеив, покрыли лопасти смолой, попросили подъемный кран и перенесли весла на борт.

В 19.00 пробил наш «комендантский час». Между тем путешественники не возвращались. Мы стали беспокоиться: хоть и с провожатыми, а не наткнулись ли на султанский патруль? Не хватало нам в Омане осложнений!

«Туристы» (от слова «Тур») приехали часом спустя, пропыленные и голодные, во главе с командиром, помолодевшим за день лет на десять. Нижеследующее — по их рассказам.

...До недавнего времени ни на какие памятники старины в Омане внимания не обращали... Разве что средневековая крепость в Матрахе была реставрирована. В последние годы начались археологические изыскания. Раскопками на севере Омана руководит итальянец Паоло Каста. Хейердал с ним повстречался и стал зондировать почву:

— Чем же вы сейчас заняты, дорогой Паоло?

— Исследуем древнюю ирригационную систему, связывавшую некогда побережье и медные рудники.

— Те самые, известные по шумерским летописям?

— Да, вполне возможно, что это знаменитая «медная гора» и есть.

— А не обнаружено ли там в окрестностях каких-либо сооружений из камня?

— Да торчит вроде башня, ступенчатая. А что?..

Поехали на плато — плоскую, как стол, равнину с развалинами храмов и странными стрельчатыми воротами — ни домов, ни стен, лишь ворота посреди чистого поля: одни, другие, третьи.

Здесь когда-то высилась гора, видная далеко с моря. По ней сверяли курс капитаны спешащих в Оман тростниковых судов. Суда спешили за медью. Гора-маяк целиком состояла из медной руды.

Рудокопы врубались в гору. Прорывали в ней норы-туннели. Дырявили, обрушивали, вгрызались — и за много веков сровняли гору с землей. Полностью переплавили в слитки. Но входы в туннели почему-то не тронули. И стоят они как монументы в честь былого месторождения, как памятники циклопическому труду.

Не менее циклопично то, что под ними, в недрах, под пластами грунта. Невидимое, как воздух. Глубинное, как артерии. Речь идет о «фаллахе».

В большей части Омана система «фаллах» — главный источник ирригации и водоснабжения. На горном склоне роются шахты. Верхняя — до гидрослоя, остальные — необязательно. Шахты соединяются внизу галереями. Получается подземный канал, по которому самотеком струится вода. И так до деревень, до полей, иногда за многие километры. Даже в самое жаркое время года уровень воды в системе «фаллах» меняется мало, поскольку дебит питающих ее запасов не зависит сильно от погодных колебаний.

Постройка и эксплуатация «фаллаха» требует величайшего искусства. Жители Омана владеют этим искусством издавна. Возраст многих каналов и галерей — две, две с половиной тысячи лет, встречаются еще более древние. Их и наметил к изучению Паоло Коста. У него четкие задачи и планы. Водопровод прежде всего. Что ему до примелькавшейся, полуразрушенной башни, заурядной, по плечи засыпанной песком?

Верно говорил академик Павлов: «Нет в голове идей — не увидишь фактов». Будь эти руины найдены в Ираке, их сочли бы зиккуратом, в Египте — пирамидой. А здесь башня. Башня — и все. Сколько людей равнодушно прошло мимо нее, по крайней мере за последние годы.

Груда глыб, сложенных уступами, ориентированная по сторонам света, около шести метров высотой над поверхностью, а сколько уходит в глубину, никто не мерил. Ни цветности, ни масштабности — скучный холм с нечеткими от выветривания контурами.

Холм, который даже фотографировать трудно: Карло не без причин опасается, что слайды будут крайне невыигрышны и дадут пищу сомнениям и кривотолкам. Отснять, кстати, все не успели: дорога слишком длинна. Решено отложить старт на день, с 11 января перенести на 12-е. Да и как не перенести? Ведь «холм» этот все же зиккурат! Тот самый, о котором ходили слухи, и этим слухам мало кто верил, и мы сами уже не надеялись на удачу, но нашли. Открытие подтвердилось, и в копилку достоверных фактов о шумерских связях добавился еще один. Снова Хейердал оказался прав, и снова мы убедились в том, в чем, по правде, были убеждены с самого начала, — в безусловной ценности нашей экспедиции для культуры Земли.

Тур счастлив. Распрямился, ходит гоголем. Куда девались озабоченность и брюзгливость? До чего он везучий все же! На Маканском руднике, возле арок, наклонился — и подобрал крошечный слиток меди. Кусков шлака было полно, а вот чтобы медь!.. Слиток гуляет из рук в руки, им завистливо любуются, удивляются: «Как заметил?» — «Заметил, потому что смотрел!..»

Да, смотреть и видеть далеко не одно и то же.

12 января Хейердал разбудил нас еще в полутьме.

— Мы должны стартовать не позже восьми, пока безветрие, — объяснил он. — Потому что дневной ветер постарается прижать «Тигрис» к берегу и помешает нам отойти.

Отходить решили на веслах: силы имеются, сноровка есть — покажем провожающим класс!

Привязали гребные весла с правого борта, Асбьерн на «Зодиаке» завез якорь метров на сто, мы, снявшись со швартовов, к нему подтянулись и развернули лодку носом к морю. Еще четверть часа ушло на установку весел слева, а затем Тур с капитанского мостика скомандовал: «Начали!»

Дружно, в восемь пар рук, наваливаемся. Гребем стоя, как гондольеры. Весла тяжелые, лодка тоже, но движемся. Проползаем мимо кораблей, они гудят, сигналят, на палубах солнечные искорки от направленных на нас объективов, — редкое доставлено Матраху зрелище.

Проходит тридцать минут. Гребем. Пот застилает глаза, руки деревенеют — гребем. Поворот, другой, вон уже выход из гавани, справа — гористая гряда, слева — мол: бетонные болванки выстроились на манер противотанковых ежей. Тур кричит: «Ну, еще немного! » Наваливаемся. Вторим Норману хором: «Готов — пошел! Готов — пошел!»

«Немного» растянулось почти на час. Вышли наконец. Быстро поднимаем парус. Но порыв ветра — и нас несет прямо на бетонные «ежи». Что будет, страшно представить. 40 метров, 30 метров, 20 метров — к счастью, буксирный катерок оказался рядом. Норман бросает им конец, взревел мотор, и мы вне опасности.

Буксир оттащил нас метров на двести, а там пошли самостоятельно. Ветер был южный, слабый, ему помогало течение — берега медленно удалялись.

Когда они покрылись дымкой, провожатые покинули нас, приняв на борт кассеты с отснятой пленкой. Все. Больше никаких лоцманов и буксировщиков не предвидится. Мы действительно в море одни...

Юрий Сенкевич

Сложным фарватером

Я приехал в Гаванский порт, чтобы встретиться с лоцманом, о котором так много слышал от советских капитанов дальнего плавания. Другого такого не встретишь на Кубе.

— Орхидея Перес, — улыбаясь, протянула мне руку стройная женщина в светло-желтой форменке кубинского морского флота.

Мягкая улыбка и нежное имя цветка — Орхидея. Все это никак не вязалось с представлением о профессии лоцмана, от которого зависит, благополучно ли ошвартуется у причала судно, прошедшее тысячи миль по морям и океанам. Работать лоцману приходится не на океанском просторе, а в узкости входного канала и тесноте оживленного порта, где малейшее промедление или ошибка с подачей команды может привести к серьезным последствиям. Однако, как писали кубинские газеты, Орхидея Перес отлично освоила эту трудную морскую специальность. Ее судьба воплотила в себе сам дух кубинской революции.

...Все началось с непреодолимой тяги к морю, когда она, еще школьницей, вместе с подружками отправлялась на загородный пляж. Девочки бегали по белому песку, собирая у кромки волн разноцветные ракушки для бус. Орхидея уходила в дальний конец пляжа, где возле рассохшейся лодки обычно грелся на солнышке старый рыбак Альберто. Она готова была часами слушать его рассказы о море. Девочка узнала, что загадочные голубые и зеленые разводья, проступающие на фиолетово-синем фоне поодаль — признаки ровного песчаного дна; что мурена, рыба-змея, вовсе не ядовита, но если она вцепится во что-то, ни за что не разожмет челюстей; что парусники, которые бороздили в старину океанские просторы, носили название «невесты ветров».