Тебе, моя единственная любовь - Мидзуна Кувабара

Хидэёси[25]… Потом — восстание Кокудзинсю, вина за которое была целиком возложена на его плечи… Вынужденное сэппуку. Как давно это было… И вот, спустя несколько веков, он снова ступил на землю Тоямы. Кто бы мог подумать…

Усобица Духов застала его в Хиго и поманила было взяться за объединение Кюсю, но долг генерала клана Ода, каковым он некогда являлся, и нынешнее положение перерождённого заставили его покинуть свой удел и направить стопы в Кинай — бороться с Иккосю. С тех пор минуло два года, но за всё это время он так ни разу и не побывал в Тояме.

«Боялся встречи с тобой…»

…И намеренно избегал этих мест. Чтобы не дай бог не оказаться лицом к лицу с той, что погубила душу из ненависти к нему. «Жалкий трус…»

Четыреста лет прошло, а он до сих пор не мог забыть тот крик, полный отчаяния и боли. В голове замелькали картинки, воскрешая весь ужас того, что он сотворил здесь, на этом самом месте.

— Верьте мне, господин!.. — кричала Саюри в слезах, её волосы цвета вороного крыла были растрёпаны и спутаны. — Ужели бы я содеяла такое?! Никогда!.. Я молилась, чтобы вы вернулись в добром здравии, ожидая вас ночи напролёт!..

Оклеветанная подлыми людьми, вынужденная принять на себя шквал его бесконтрольной ярости, Саюри буквально ходила по лезвию ножа, отчаянно отстаивая свою невиновность.

«Саюри… На меня тогда словно затмение нашло… Ты никогда бы не изменила. Нет на свете человека более верного и преданного, чем ты — уж кому как не мне было знать… Так почему же я поверил грязным словам завистников с сердцами, полными ядовитой желчи?.».

— Мой господин!..

«Саюри… Тому, что я сделал, нет оправданий…»

Для Наримасы, чьи дни протекали в непрерывных сражениях, где жизнь каждую секунду висела на волоске, Саюри была единственной тихой гаванью, воплощением чистоты посреди багряного океана войны. Он так хотел, чтобы она никогда и никем не была запятнана… Только не она.

Сквозь пелену безумия Наримаса видел, как его клинок рассекает красивую кожу, превращая тело в кровавое месиво. «Саюри… Даже это не нарушит твоей чистоты… Прекрасная, вечно белая лилия…»

Её разрывающий сердце вопль так и остался за пределами сознания. «Опомнись!» — кричал себе он сам, той частью своего существа, которая, вместе с Саюри, обливалась кровью. «Остановись, хватит!.». Но и этот голос не смог достичь помутившегося рассудка.

Внезапная смерть Нобунаги… Разлад с Хидэёси, повлёкший за собой вооружённое противостояние… По прошествии суровой зимы — союз с Токугавой Иэясу, не принесший никакой пользы… И — война, снова война. На краю отчаяния, он словно видел сон: как мучается Саюри, привязанная к ветвям, как крови становится всё больше и больше…

«Ты не поймёшь… И никто, наверное, не поймёт. Попытки оправдаться — уже сами по себе кощунство… А мне и не надо понимания. Не надо, даже от тебя… Но, Саюри… Знаешь ли ты, как я был с тобою счастлив? Как ценил время, проведённое вместе, каким бы коротким оно ни было? Понимая, что это лишь мгновение, что завтра — снова в поход… Нет, как раз поэтому тихие дни в Тояме, озарённые солнечным светом и согретые теплом твоей улыбки, и были так дороги мне».

Он знал, что Саюри его ждёт; это помогало переживать невзгоды и тяготы войны.

Когда становилось совсем невыносимо, он вызывал в памяти её улыбку. «Однажды я вернусь» — эта мысль придавала сил на поле брани, выводила невредимым из горнила страшных битв.

«Саюри, ты была моим домом. Пристанищем, куда всегда стремилось моё сердце.

Что ещё оставалось мне, продиравшемуся сквозь тот жестокий век усобиц, на волосок от смерти, без какой-либо цели впереди? Удача отвернулась от меня, и злые ветры несчастий налетели со всех сторон. Потеряв господина, я утратил ориентир, я больше не знал, к чему стремиться. Задыхаясь в водовороте раздоров и интриг, я мог думать лишь о том, как выжить.

И всё же мне было, ради чего сражаться. В мире, где царили хитрость и вероломство, где люди не ведали закона и порядка и позабыли, что такое праведность… Было ещё в этом мире сокровенное — то, что ни в коем случае нельзя осквернять. Я сражался, чтобы сохранить его нетронутым… Но и того не сумел».

Когда все его планы потерпели неудачу, все пути к отступлению завели в тупик, он вернулся домой, уже будучи на грани отчаяния, а дома его встретил этот отвратительный слух.

То было последней каплей. Он почувствовал, как сердце проваливается во мрак; он почти слышал, как что-то трещит и разрывается внутри.

«Саюри… Я поступил так не потому, что не верил в тебя… Нет, неправда. Я засомневался, даже в тебе… Подумал: неужели и ты меня предала. Ты, моя последняя, моя единственная крепость… Все от меня отворачиваются. Все жаждут моего падения, все меня предают…»

Сомнения переполнили душу, и он поддался гневу и ненависти, вообразив себя жертвой… Потом было умопомрачение. Безумный кошмар… Он даже не мог вспомнить толком, что делал.

«Я не поверил твоим словам…»

Последнее, что он помнил — и это навсегда врезалось в память — обращённый на него взгляд, полный ненависти.

«Оправдания… Какой в них смысл? Как будто прошлое можно изменить раскаянием… Саюри. Хрупкая белая лилия, что расцвела среди суровой зимы в заснеженных полях Татэямы… У меня не было права тебя любить».

Ветер прошелестел во мраке Приречного проулка, и ветка сакуры склонилась, роняя на землю призрачный цвет… Так кружились в воздухе лепестки в тот памятный день — день их первой встречи.

Слышно, как шумит внизу Дзинцугава. Четыреста лет прошло, но голос реки остался прежним… А лицо любимой женщины, что сейчас перед глазами, изменилось так, что его почти невозможно узнать.

* * *

— Наримаса!..

Когда они, наконец, подоспели к месту, то стали свидетелями жесточайшей схватки. С появлением Наримасы Саюри просто взорвалась яростью, и сейчас в Приречном проулке творилось что-то страшное.

— А-а… — слова застряли в горле. Такая остановился как вкопанный, глядя на разворачивающуюся перед ним картину.

Чёрное пламя бушевало вокруг, вихрем налетая на Наримасу и норовя сбить его с ног. Ураганный ветер опрокидывал деревья, и сама земля, казалось, стонала и дрожала от ужаса, когда Саюри выплёскивала свою многовековую ненависть на заклятого врага.

— Чёрт…

— Нет, Кагэтора-сама! — Наоэ схватил его за руку, не давая рвануться вперед.

— Почему?! — заорал на него Такая. — Ещё чуть-чуть, и ему крышка!

— А вы собираетесь его спасти? Вы забыли обещание, данное Райрэну?

— К чёрту