Принц и нищенка - Элли Джелли

— Василиса, — зову ее шепотом, — Ты что, спишь?

Мне казалось, дурацкая шутка может немного разрядить обстановку, но после этой фразы Чумакову срывает с петель и она начинает рыдать. Так же тихо, утыкаясь носом в мою подушку и я вообще не понимаю, что мне делать. Я готов просто провалиться. Как ее успокоить? Может предложить ей водички?

Осторожно поднимаюсь, зажигаю свет и опускаюсь на корточки у изголовья кровати, около ее лица.

— Чумакова, ну прости меня, — я аккуратно дотрагиваюсь до ее куртки и хочу заглянуть в ее лицо, но она прячет его в подушке, — Я думал мы с тобой так флиртуем, я не хотел тебя обижать. Ну не молчи, пожалуйста! Василиса! Я и так себя чувствую последним дерьмом! Ты меня очень жестоко развела, а я уже успел все слишком красочно себе нафантазировать…

Начинает шевелиться, снова переворачивается на спину, прикрывает лицо ладонями, потом съезжает пальцами вниз, утирая слезы и я опять осторожно касаюсь ее плеча.

— Не трогай, — шепчет хрипло и я тут же убираю руку.

Чумакова садится на кровать, шмыгает носом, растирает раскрасневшееся лицо, приглаживает волосы, а потом поднимается, я поднимаюсь вслед за ней и стою с опущенной головой, жутко виноватый.

— Никогда больше не прикасайся ко мне, Гофман…

Я поднимаю на нее взгляд, пришибленный ее ледяным голосом и наши глаза встречаются. Какие же они у нее мрачные, глубокие, словно бездна, я никогда не видел таких проникновенных, печальных глаз.

— Я верну тебе твои деньги… Только больше никогда ко мне не приближайся…

Чумакова собирается уйти, а я этого очень не хочу, не хочу, чтобы она уходила отсюда именно так. Не знаю, как ее задержать, трогать ее сейчас действительно не стоит.

— Да брось ты. Мне не нужны эти деньги, — говорю ей в спину, — Василиса, ну не злись на меня!

Она никак на меня не реагирует, хлопает дверью, я тоскливо выдыхаю воздух из легких и снова опускаюсь на кровать. Вот черт! Сбылись пророчества Тошика, не прошло и двух недель, а Чумакова рыдает из-за меня. Вся моя злость на нее куда-то улетучивается. Вместо нее, меня охватывает приступ какой-то внезапной нежности к дикарке, хочется догнать ее, извиниться по человечески, чтобы искренне простила, обнять, пожалеть, без всяких приставаний и прочего. Но чует мое сердце, сделать она этого не позволит. Вот дерьмо! Меня тянет к ней просто неистово, а она даже дотронуться до себя не позволяет… И только что я все еще сильнее испортил…

Глава 9

Василиса

Вчера мой ночной кошмар ожил, стал совсем реальным, как раньше. Я снова была слабой, безропотной, испуганной девчонкой, боящейся пикнуть и шелохнуться. Думала умру прямо там. Только опять не умерла. В отличии от моего кошмара, зажегся свет и перепуганный олень стал метаться по комнате и извиняться. Мне было не до него.

Ночью, пока лежала в кровати и не могла уснуть из-за яркого освещения, думала о том, что сломаю руки Гофману минимум в трех местах, чтобы он больше никогда не пытался меня схватить. Я красочно представляла, как расправляюсь с ним, но передо мной постоянно всплывал его сожалеющий, испуганный взгляд и дрожащие губы. Но я продолжала его линчевать, потому что, если бы я закрыла глаза, выключила свет и уснула, мой кошмар опять вернулся бы ко мне. И в главной роли был бы уже совсем не Гофман.

Не сомкнув глаз до самого утра, я стала собираться в школу. У меня уже есть форма, поэтому теперь я не выгляжу, как белая ворона, разве что дешевая обувь и отсутствие краски на лице, выдают мое нищее происхождение.

Открыв дверь, снова дергаюсь, на подоконнике сидит Фил с большим букетом красных роз, он спрыгивает и протягивает его мне.

— Доброе утро, — говорит с совершенно дебильным выражением лица.

Я закатываю глаза, молча закрываю дверь и иду по коридору. Ну какой тупой! Вообще ничего не понимает!

— Ну возьми, пожалуйста, — Гофман бежит вслед за мной и снова тянет мне букет.

— Засунь этот веник себе в жопу! — шиплю сквозь зубы и прибавляю темп, — Отвяжись от меня, иначе я перебью тебе позвоночник!

— Слава Богу, ты вернулась! — он радостно вздыхает и выходит со мной на улицу, хотя на нем нет верхней одежды, — Я за тебя испугался, ты вчера была такая странная…

— Я боюсь темноты, ясно тебе? — останавливаюсь и злобно сверлю его глазами, — Панически боюсь!

— Ясно… Ты прости меня за вчерашнее…

Опять он тычет в меня этот веник, трясется от холода, но цветы я, конечно же, не беру, не смотря на то, что мне пытаются подарить их первый раз в жизни.

— Сгинь отсюда, дятел! Тебе же сказали, не приближаться. Ты тупой, глухой или просто имбецильный?

Мимо нас проходят люди и я замечаю их косые и странные взгляды. Гришина и Никишина вообще замерли и остановились на пол пути.

— Скажи, что мне сделать, чтобы ты меня простила? — Фил смотрит на меня очень сосредоточено.

— А ты что, такой совестливый? Сдалось тебе мое прощение!

— Да совестливый… Я не люблю причинять людям боль. Давай помиримся, Чумакова! Просто скажи, что мне сделать! Хочешь, купим тебе что-нибудь нормальное или можем сходить в кино или поужинать, я договорюсь и нас отсюда выпустят.

— Опять пытаешься решить проблемы деньгами? — я ядовито хмыхаю, — Так ничего и не понял! Хочешь моего прощения? Ну давай! Падай на колени и проси его еще раз!

— Что? — он морщится и качает головой, стоит с этими дурацкими цветами, как дебил и стучит зубами.

— Смотри, как на нас смотрят твои друзья, Фил! — я пакостно улыбаюсь, — Ну давай, вставай на колени и проси прощения у блохастой Чумички!

— Эм… ты похоже чокнутая, но ладно…

Что значит ладно? Мои глаза удивленно расширяются. Гофман озирается по сторонам, мнется, переминается с ноги на ногу, а потом опускается передо мной на колени и в очередной раз протягивает мне пышные розы. Я готова просто провалиться от неловкости.

— Прости меня, Чумакова! Обещаю больше тебя не лапать!

— Если бы ты меня лапал, петух, ты бы уже лежал мертвым в сточной канаве, — быстро тараторю и забираю цветы.

Я не знаю, как себя вести, испытываю дикую неловкость. С одной стороны мне немного приятно, что дятел Гофман не полный злодей и осознал хоть что-то своей глупой тыквой, но уж слишком его много. Надо отпугнуть его, как следует, чтобы свалил раз и навсегда.

Разворачиваюсь и возвращаюсь в первый корпус, не могу же я пойти на