Принц и нищенка - Элли Джелли

же, это какая-то психологическая травма! — она цыкает, — Я одна сплошная психологическая травма, поэтому и прошу ко мне не лезть!

— Да я понял, не лезу…

— Но утешился ты очень быстро, — дикарка смотрит на меня немного враждебно, — Даже обидно.

— Говорю же, Чумакова, у нас с тобой все еще впереди! Представляешь, вот будет прикол, если я буду у тебя первым, а ты у меня последней!

— Не беси меня, олень! — шипит очень зло.

— Вообще-то это моя психологическая поддержка, — я играю бровями, — Я бешу тебя и тем самым, возвращаю твою уверенность в себе! Ну пусти под одеяло, Чумакова! Я сейчас тут просто окочурюсь!

— Держи, психолог! — дикарка швыряет его в меня.

— Так не пойдет, — я поднимаюсь и иду к кровати, ловлю ее напуганный взгляд, но не останавливаюсь и заваливаюсь рядом, — Заболеешь, разведешь сопли…

Накрываю по плечи сначала ее, а потом себя, мы сидим упираясь спинами в стену на небольшом расстоянии друг от друга. Вижу, как сильно она нервничает, зажимает плечи и стискивает челюсти.

— Расслабься, — говорю шепотом, — Я не буду к тебе приставать. Ты, конечно, уверена, что я ужасный человек, но…

— Да ты обычный бабник! — она меня перебивает, — Но я не такая дура, чтобы на тебя повестись!

— А чего тогда так трясешься?

— С тобой это вообще никак не связано, — бурчит под нос, — Меня просто напрягает тактильность.

— Почему? — я удивляюсь, — Это же так… приятно. Когда ты трогаешь кого-то, когда кто-то трогает тебя.

Чумакову передергивает и я морщусь.

— Все люди разные, кому-то это нравится, кому-то нет, — говорит быстро.

— А ты пробовала? — поворачиваю на нее голову и внимательно наблюдаю за ее напряженным лицом.

— Да, Фил, пробовала! — отвечает с усмешкой.

— Неужели не понравилось?

— Я несколько лет подвергалась сексуальному насилию. И нет, Фил, мне совершенно не понравилось!

Она смотрит мне прямо в душу, а я теряю дар речи, только слышу бешеное биение сердца. Не знаю мое это, или ее. Чумакова смотрит на меня так, что я не могу вымолвить и слова.

— И если даже эта информация не заставит тебя одуплить, что мне не приятно когда со мной флиртуют, когда меня трогают, а тем более хватают и пытаются поцеловать, то ты совсем конченный!

Она отворачивается от меня, а я так и сижу пришибленный. Мне так хреново, что начинает трясти ознобом. Я хочу узнать подробности, но одновременно не хочу этого слышать. Какая-то сука измывалась над моей дикаркой! Внутри распаляется пожар из обиды, ненависти, желания уничтожить и отомстить за нее. Хотя, наверняка, от этого ей не станет легче. Но я не могу просто сидеть и делать вид, что все в порядке и я не готов сейчас убивать.

— Расскажи мне… — говорю едва слышно.

— Нет, — отвечает уверенно и спокойно.

— Когда это произошло? Ты говорила кому-нибудь? Его наказали? — моя грудь начинает ходить ходуном и я кусаю от злости губы.

— За это не наказали, наказали за другое, — она как-то странно хмыкает.

— Расскажи мне, Валисис! Кто это был? Он из интерната? Я его просто урою, когда найду!

— Не найдешь! — у нее вырывается смешок, — Он уже помер! Сдох! Сгнил в земле!

— Кто это был? — мое сердце готово выпрыгнуть из груди, — Пожалуйста, я должен это знать!

Я зажимаю ее руку через одеяло, знаю, что скорее всего она сейчас в бешенстве, ведь много раз объясняла мне, что так делать нельзя, но я не могу ничего с собой поделать.

— Мой отчим, — говорит, как ни в чем не бывало.

— Че? — мне становится еще хуже.

— Да, Гофман! И такое в жизни тоже бывает! Вот что ты делал, когда тебе было семь? Гонял на велике и ел мороженое? А знаешь, что я делала? Лежала в своей постели и молилась, чтобы сегодня ночью он не пришел!

— Бл%дь! — я издаю тонкий всхлип и зажимаю рукой рот.

— Только не плачь! Все не настолько хреново, Гофман! — я поражаюсь ее спокойствию и железному голосу, — Он не трогал меня. Просто ложился на мою кровать, упирался в меня лбом и я слышала эти мерзкие, чавкающие звуки, заставляющие меня умирать от страха и омерзения.

Я до боли закусываю кожу на руке и забываю, как дышать. Лучше бы я ничего этого не слышал и не представлял.

— Почему ты не сказала маме… — это единственные слова, которые я смог найти.

— Ахахаха! — она засмеялась так, что стало страшно, — Ее интересовала только водка и чтобы дома были какие-нибудь штаны!

— И где она сейчас?

— Да там же, где и отчим! — Чумакова невозмутима, — Они, как обычно, перепились, передрались и он ее зарезал… Мне было девять.

— Бл%дь! — на этот раз я закрываю ладонью глаза.

— Его посадили и в тюрьме он сдох от туберкулеза! Конец!

В комнате воцаряется тишина, прерываемая звуками моего частого, тяжелого дыхания. Мне кажется теперь мой мир вообще никогда не будет прежним. Я не понимаю, как перестать об этом думать. Моя бедная дикарка…

— Чумакова, пожалуйста, дай я тебя обниму! — говорю каким-то детским голосом, — Я сейчас просто умру, если не обниму тебя!

— Какой ты впечатлительный!

— А еще похоже тупой…

Тянусь к ней и сгребаю в охапку, прижимая спиной к своей груди, Чумакова сразу же напрягается. Черт! Наверняка, это дико ее триггерит. Отпускаю ее, а когда она приподнимается, обнимаю ее еще раз, теперь обхватывая ладонями ее спину, припечатываю лицом в мою шею. Так хорошо ощущается насколько быстро бьется ее сердце, а частое, рваное дыхание на моей коже выдают, что она только храбрилась, когда делала вид, что рассказывает обо всем без боли. Аккуратно ее глажу, а она не дергается.

— Я просто хочу тебя пожалеть, — говорю шепотом и перебираю ее волосы, скольжу рукой выше и нежно провожу пальцами по голове.

— Я не знаю зачем я тебе это рассказала, — от ее дрожащего голоса у меня бегут мурашки, а сердце все еще ноет, — И почему вообще рассказала именно тебе.

— Ты никому раньше об этом не говорила?

— Нет, — она вздрагивает.

— Наверное, в душе ты чувствуешь, что я хороший парень.

— Ты опять? — Чумакова выпутывается из моих рук и хмурит брови.

— Да я про душевные качества! — я пытаюсь еще раз ее обнять, но теперь она не позволяет мне этого сделать.

— Все, Фил, иди! Только телефон оставь…

— Нет, ты чего? Я останусь! — говорю взволнованно.

— Где ты останешься? — она удивленно расширяет глаза.

— Да хоть на полу!

— Слушай, — Чумакова вздыхает, — Я в порядке, правда, я уже давным давно свое отплакала, собралась и живу дальше. Накрывает только вот в такую темноту. Поэтому, не надо