Принц и нищенка - Элли Джелли

Сегодня у моих врагов трудный день. Зато у меня не самый плохой!

Пристроив лампу у кровати, собираюсь ложиться. Склоняюсь над ведром, в котором стоят цветы и вдыхаю их нежный аромат, а потом тру щеку, которую обслюнявил Гофман. Вот же дятел! Забираюсь в постель и думаю о том, что сегодня пало мое твердое убеждение, что я никогда никому не позволю себя поцеловать.

Глава 10

Фил

— Ну где тебя так долго носит? — слышу обиженный голос из своей постели.

Блин, Ленок! Совсем про тебя забыл!

Сначала обрадовался, что электричество выбило в очень подходящий момент и мне не придется вставать, чтобы выключить свет, ведь Ленка немного стеснительная, а потом вспомнил про Чумакову. Федорова на нее немного похожа, только совсем не дикая и дает себя целовать. А если без света, то не только целовать. Это то, что доктор прописал, из-за строптивой Чумички я постоянно в бешеном возбуждении. Подумал, что ту, которую я представлял вместо Ленки, сейчас наверно бьет в дикой панике, пришлось останавливаться на пол пути и идти на улицу за фонарем. Меня чуть не сбило ветром.

Ожидаемо, мои благие намерения никто не оценил и на этот раз я получил по яйцам. Зато поцеловал Чумакову в щеку. Капец меня торкнуло! Ленке похоже сегодня достанется. Только братан все еще гудит, мне нужно немного времени восстановиться.

Скидываю мокрую толстовку, швыряю ее в угол и забираюсь под одеяло.

— Эй, ну что ты делаешь, не кусайся, — шепчет Ленок в мое ухо и извивается, — Ай! Фил! Дурак!

— А ты не могла бы не разговаривать, — говорю рассерженно и агрессивно целую ее в губы.

Если Федорова не прекратит болтать, она испортит мою эротическую фантазию своим голосом. А так выходит очень даже неплохо. Очень жаль, что это не Чумакова, когда я представляю, что целую сейчас ее, внутри происходит какая-то катастрофа.

Мы целуемся уже минут двадцать, меня это уже немного бесит, Федорова постоянно что-то бормочет, а мы не ради этого тут собрались. А еще она сидит на мне верхом и я даже в полумраке вижу, что Ленка это Ленка. Но как только мне дали зеленый свет и кружевной лифчик полетел на пол, я облегченно выдохнул, но тут же чуть не сдох от приглушенного: «Извините», зазвучавшего у порога.

Дверь хлопнула. Если бы не этот звук, я бы подумал, что мне все это примерещилось. Скидываю Ленку и быстрым шагом лечу в коридор, в темноте, в шагах пятнадцати от себя вижу знакомых силуэт и сломя голову бегу ее догонять. Мне удается сделать это только на лестнице. Сердце колотится, как безумное, отчего-то мне ужасно стыдно и я готов просто провалиться. Особенно, когда тяну Чумакову за плечо и вижу, как в ее глазах сверкают слезы. Вот дерьмо!

— Извини, дверь была открыта, — она начинает тараторить, — Я хотела постучать, но она сразу распахнулась.

Ее глаза натыкаются на мой голый торс и она их сразу отводит в сторону. Даже в темноте они у нее очень яркие и блестящие. Черт! Какая подстава!

— На фонаре сели батарейки. Я хотела спросить, может у тебя есть запасные, — Чумакова все еще быстро шепчет.

Я опять ее не узнаю. Она очень испугана. Выглядит очень уязвимо, от былой воительницы не осталось и следа. Неужели темноты можно бояться до такой степени? Эх, а я сначала подумал, что она плачет, потому что приревновала меня.

— Нет, запасных нет, — говорю хрипло и не узнаю свой голос.

— Ладно, — отвечает быстро и опять собирается бежать.

— Слушай… если тебе так страшно, может тебе лучше не оставаться одной? — спрашиваю неуверенно.

— Предлагаешь мне к вам присоединиться?

— Было бы офигенно! — я не могу сдержаться.

Василиса цокает и поднимается вверх по лестнице, не оценив мою шутку. Иду в след за ней, сам не знаю зачем, потому что сейчас она снова меня выгонит. Не понимаю, то ли она не слышит моих шагов, то ли что-то задумала. Захожу в ее комнату и Чумакова замечает меня только когда я щелкаю замком.

— Гофман, не надо со мной сидеть, у тебя там женщина стынет!

— Да… пофиг… с этой уже все равно ничего не выйдет, — говорю довольно откровенно, — я думал она свалила, пока я ходил тебе за фонарем.

Чумакова странно на меня смотрит, потом забирается на кровать с ногами, а я остаюсь стоять, упираясь спиной в стену. Достаю из заднего кармана телефон и смотрю на заряд аккумулятора, включаю фонарь и иду к кровати. Часа на полтора должно хватить.

— В темноте нет ничего страшного, — кладу телефон около дикарки, а сам сажусь на пол, у стола, неподалеку, — Все точно такое же, как днем.

— Я боюсь не темноты, а того, что в ней… — говорит тихо.

— А что в ней? Подкроватный монстр, приведения, пришельцы?

Удивительно, но такая Чумакова мне нравится, потому что, когда она напугана, она разговаривает без привычной желчи и спеси.

— В темноте мои кошмары…

— И что тебе снится?

На этот вопрос она мне не отвечает, заворачивается в одеяло, в комнате прохладно, вместе с электричеством выключилось и отопление, я ежусь от холода, а голая кожа покрывается мурашками.

— Где твой уродливый зеленый свитер? Холодно.

— Сдала в стирку, в шкафу есть уродливая черная футболка.

Нет! Это так и будет продолжаться? Если она все время будет такой кроткой, я буду самостоятельно выключать генератор каждый вечер.

— Я в нее не влезу, пусти под одеяло, — стараюсь не улыбаться.

— Ну нет! — сразу мотает головой, но я должен был попробовать, — У тебя есть свое!

— Если я за ним спущусь, мне выцарапают глаза.

— Так тебе и надо. Сначала кувыркаешься с одной, потом идешь выпрашивать поцелуи у другой, опять возвращаешься к первой, а потом опять ее бросаешь. Я думала слухи о твоих похождениях приукрашены…

— Но тебе же приятно, что я сижу на холодном полу, вместо того, чтобы лежать в мягкой постели? — я слегка улыбаюсь, в надежде на какую-то реабилитацию в ее глазах, — И чтоб ты знала, думал, я только о тебе!

— Гофман! Да мне абсолютно все равно о ком ты думал! В своих фантазиях ты можешь со мной делать все, что угодно, мне совершенно не жалко, ты главное, в жизни меня не трогай. У меня совершенно другие мотивы. Ты все еще тут сидишь, потому что мне действительно страшно. Хоть тебе кажется это забавным, я сейчас просто готова умереть.

— Это какая-то психологическая травма? — спрашиваю неуверенно.

— Ну конечно