Владимиро-Суздальская Русь - Юрий Александрович Лимонов

та политическая и экономическая сила, которая столь интенсивно зрела в недрах Залесского края и которая, правда, подспудно вмешивалась в судьбы Древней Руси и Киева. Она теперь открыто заявила о своем самосознании и потребовала его политического оформления. Впервые местные феодалы выбирают себе князя. Июнь 1157 г. — дата исключительно важная в истории Руси. Она знаменует также официальный акт создания самостоятельного государственного образования на северо-востоке, очага будущего политического центра всей русской нации.

АНДРЕЙ БОГОЛЮБСКИЙ И СОЗДАНИЕ НОВОГО ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ЦЕНТРА ДРЕВНЕЙ РУСИ

После получения политической власти в Ростово-Суздальской земле Андрей попытался осуществить один из крупнейших политических проектов своего времени. Им была сделана попытка создания второго идеологического центра Руси, попытка образования самостоятельной митрополии во Владимире. Задача сама по себе грандиозная и по осуществлению, и по тем последствиям, которые она могла принести. От разрешения подобной проблемы во многом зависела судьба всего огромного государства, судьба складывавшейся нации, судьба всей Древней Руси. Итак, для всей территории страны к северу от Киева возникала идея новых религиозных символов, новых религиозных, а следовательно, идеологических центров — вместо иконы Пирогощей икона Владимирской божьей матери, вместо храма св. Софии церковь Успения Богородицы, вместо киевской митрополии митрополия владимирская. Понимал ли Андрей и его современники грандиозность и значимость поставленной задачи? Судя по откликам, которые шли от берегов блестящего Понта до берегов тихой Припяти, не только понимали, но и живейшим образом реагировали. Лишение ряда епископов кафедр, репрессии против инакомыслящих и даже физическая расправа с противниками, вмешательство константинопольского патриарха и самого византийского императора, ожесточенные обличительные речи, раздававшиеся с амвонов церквей, едкие упреки и блестящая сатира памфлетов, учительная литература житий, проложных чтений и сомнительная объективность летописных статей превосходно показывают, насколько затронула все слои русского общества очередная политическая идея Андрея Юрьевича.

Осуществление своего плана Андрей начал с самого приезда в Ростовскую землю. Уже вскоре после его появления уходит на Русь местный епископ Нестор. В Лаврентьевской летописи под 1156 г. читаем: «на ту же зиму иде епископ Нестер в Русь, и лишиша и епископьи».[208] Более никаких сведений о нем в ранних памятниках ростово-суздальского летописания не находим. Между тем факты, связанные с отъездом епископа, позволили бы более точно установить начало и ход новой политической кампании. Никоновская летопись дает чтения, как будто позволяющие сделать некоторые выводы о причинах ухода Нестора. В статье под тем же 1156 г. находим следующее известие: «Того же лета иде из Ростова Нестер епископ Ростовский в Киев к Констянтину митрополиту Киевскому и всея Руси поклонитися и благословитися, и от своих домашних оклеветан бысть к Констянтину митрополиту, и в запрещении бысть».[209] Прежде всего необходимо выяснить, когда Нестор покинул Ростов. Митрополит Константин пришел в Киев из Византии не ранее конца весны — лета 1156 г. Это становится ясно из сообщения о новгородском епископе Нифонте. Последний приехал встречать митрополита в Киев,

но, не дождавшись, умер в апреле того же 1156 г. Но Нестора не было в числе встречавших высшего духовного иерарха страны. Следовательно, он приехал в Киев позднее митрополита. Учитывая, что летопись сообщает об уходе Нестора зимой, можно датировать его отъезд концом 1156 г.

Причину удаления Нестора с северо-востока надо искать во внутренних делах епископии. Дело не только в том, что он был «от своих домашних оклеветан» и «запрещен» митрополитом Константином. Тем более что последний при разборе дела нашел Нестора правым и освободил его от клеветы: «Констянтин митрополит Киевской и всея Руси испытав о Нестере, епископе Ростовском, яко не по правде оклеветан бысть от домашних его, и повеле клеветарей его всех всадити в темницу».[210] Дело, вероятно, заключалось и в другом, в практике соблюдения постов: «изгнан бысть Нестер, епископ Ростовский, с престола его Ростовского и Суждалского про Господьскиа празники; не веляше бо мяса ясти в Господьскиа празники, аще прилунится когда в среду или в пяток, такоже от светлыа недели и до пентикостиа».[211] Как показывают дальнейшие события, именно практика постов была основной причиной не только изгнания Нестора, но и длительной дискуссии, вылившейся в ожесточенную борьбу между Византией и Андреем.

В чем же заключалось разногласие в вопросе о постах? Вкратце вопрос сводился к тому, можно ли есть мясо, если церковные праздники (рождество, благовещенье, ильин день и др.) совпадают с постным днем (среда и пятница). Ортодоксальное греческое духовенство запрещало в этот период употребление мясной пищи.

Иереи, находившиеся в России, в силу непосредственного и постоянного общения с национальной средой, знания местных обычаев, привычек и даже суеверий были ближе к действительности и потому занимали по вопросу о постах более реалистичную позицию. Так, знаток церковной обрядности игумен Печерского монастыря Феодосий, затрагивавший в своих сочинениях эту проблему, в середине XII в. высказался в пользу практики русских обычаев. По его мнению, пост отменяется в среду или пятницу, если на него падает «Господьскыи праздник любо святей Богородици ли 12 апостол».[212] Указанных взглядов придерживались и некоторые греки епископы, превосходно понимавшие, что вера не исчезнет из-за незначительных внешних изменений обрядности. Но таких было очень мало. К ним, например, относился новгородский владыка Нифонт, человек умный, хорошо разбиравшийся в каноническом праве и в обрядной практике православия. Он также затронул вопрос о постах. В «Вопрошании Кирика», памятнике, созданном незадолго до дискуссии, Нифонт высказывает очень разумную, компромиссную точку зрения: «Аже, рече, будет праздник господьскыи в среду и в пяток, или Святыя Богородица и святого Иоана, аще ядять, добро; аще ли не едять, а луче».[213]Как видим, вопрос о постах затрагивался еще ранее конца 50-х гг. XII в., но безусловно он не только не был, но и не мог быть действительным предметом дискуссии в силу своего второстепенного значения. Ясно, что причину для последовавших ожесточенных споров надо искать в другом. Тем не менее дискуссия о постах безусловно могла служить, особенно в первое время, внешним проявлением возникшего глубокого политического кризиса русского общества.

Проблемы взаимодействия светской и духовной власти, отношение высших иерархов — греков к русской культовой обрядности православия показали, что к середине XII в. появилась насущная необходимость иметь местные церковные кадры, в первую очередь высшего и среднего звена (простые иереи с самого начала были русскими). Было бы слишком опасно долго заниматься только дискуссией о постах в период напряженных отношений в сфере как внешней политики (с той же Византией и латинским Западом), так и внутренней (классовая борьба, крестьянские волнения, наконец, страшная междоусобица князей). Сугубо социальные и политические интересы класса феодалов диктовали незамедлительное решение