Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

ответили перед Центральным комитетом за это, обо этом будет еще доклад (Сталина “О внутрипартийном положении” — Ю. Ж.). Но кто же хочет из эпизода недавней борьбы сделать препятствие для окончания борьбы? Из этого ничего хорошего не выйдет. Никто не отказывается отвечать за те нарушения, которые он сделал. Мы об этом сказали в своем “Заявлении”, принятом Политбюро. Прошлое — это, конечно, важный вопрос, но гораздо более важный вопрос — это будущее.

Мы надеемся, что никаких фракционных выступлений дальше не будет, что будет подчинение решениям партийных органов и будут серьезные и искренние попытки сработаться с большинством и достигнуть того, чтобы действительно перейти на деловую работу. Мы рассчитываем на то, что вы должны оказать такому “Заявлению” известное доверие»517.

Итак, вместо раскаяния, «полного разоружения» — как выражались в те годы, участники пленума услышали призыв к примирению. На который сразу же откликнулся Рыков. «Конец “Заявления”, — резко заявил он, — содержит категорическое указание на то, что идейные разногласия этих членов Центрального комитета с партией остаются до сих пор, что они никаких уступок, никакой поправки, никакого шага навстречу партии в своей идейной платформе не сделали и не делают… Раз они остаются на своих идейных позициях, то и партия не может на это их “Заявление” не ответить критикой этих идейных позиций»518.

Ту же оценку выступления Зиновьева счел необходимым дать и Сталин. «Вы все, — заметил он, — хорошо знаете книгу Зиновьева “Ленинизм”. Всем известна речь тов. Зиновьева о “национальной ограниченности” партии. Нечего теперь прятаться. Откажитесь от ваших книг, ваших брошюр, от своих речей на 14-м съезде, направленных против основной линии ВКП. Признайте правильность резолюции 14-го съезда о том, что партия должна бороться против неверия в победоносное социалистическое строительство, и тогда, но только тогда, мы можем рассчитывать на то, что не будет у нас идейной борьбы по принципиальной и политической линиям.

Без этого условия серьезная борьба становится неизбежной, как это признала, впрочем, сама оппозиция в своем “Заявлении”…

Чтобы обезопасить партию от распри в будущем, надо разоблачить ваши ошибки. Задача состоит в том, чтобы разоблачать эти ошибки и бить их дальше. До тех пор, пока вы от них не откажетесь»519.

Словом, и у Рыкова, и у Сталина, и у других представителей большинства, принявших участие в прениях, все те же слова: у вас «ошибки», вы должны от них отказаться. Заодно отказаться от своих вышедших книг, брошюр, произнесенных речей. Все та же оценка взглядов оппозиции как идейной и политической борьбы, развязанной ими же. И ни одного доказательства — со ссылками на Маркса, Ленина — о правоте большинства.

Мог ли Зиновьев не предполагать об именно таком резко отрицательном отклике на свое выступление? Наверняка предполагал. Так почему же он все-таки так выступил? Вполне возможно, решил снискать себе славу Джордано Бруно. Однако Зиновьеву пришлось сыграть роль Галилео Галилея: выслушать внешне как будто бы спокойно приговор. Резолюцию пленума.

«1. Ввиду нарушения партийной дисциплины, — провозглашала она, — со стороны членов ЦК тт. Троцкого, Зиновьева, Каменева, Пятакова, Евдокимова, Сокольникова, Смилги и кандидата в члены ЦК Николаевой, пленум ЦК и ЦКК делает всем этим товарищам предупреждение и ставит им на вид всю недопустимость подобного поведения со стороны членов руководящих учреждений партии.

2. Ввиду того, что т. Зиновьев не выражает линии ВКП в Коминтерне и в силу своей фракционной работы в Коминтерне лишился доверия со стороны ряда компартий — английской, германской, французской, американской и т. д., заявивших об этом в своих решениях, ЦК и ЦКК не находит возможным дальнейшую работу т. Зиновьева в Коминтерне»520.

Тем же решением пленум освободил от обязанностей члена ПБ Троцкого и кандидата в члены ПБ Каменева.

3.

15-я партконференция, без объяснений подменившая требуемый уставом ежегодный съезд, открылась 26 октября 1926 года. На ней с традиционными отчетами выступили Бухарин — о международном положении, включая вопросы Коминтерна; Рыков — о хозяйственном положении; Томский — об очередных задачах профсоюзов. А затем последовал еще один доклад, Сталина — о внутрипартийном положении. Более чем злободневный, почему и породил резкие по накалу прения. Ведь генсеку пришлось говорить не столько о ситуации в ВКП, сколько защищать свою доктрину о возможности построения социализма в одной стране, в СССР, да еще и до победы мировой пролетарской революции. Защищать ее от оппозиционного блока, вобравшего сторонников как Троцкого, так и Зиновьева.

Для начала Сталин привычно обрисовал историю блока. «Еще на 14-м съезде, — сказал он, — тов. Зиновьев дал сигнал к подтягиванию всех оппозиционных течений и к объединению их в одну силу… Товарищи делегаты конференции, должно быть, помнят эту речь тов. Зиновьева. Не может быть сомнений, что такой призыв не мог не найти отклика в рядах троцкистов…

Первый серьезный шаг, — продолжал генсек, — по формированию блока был предпринят оппозицией во время апрельского (1926 г. — Ю. Ж.) пленума ЦК в связи о тезисами тов. Рыкова о хозяйственном положении». И пояснил: «Основной вопрос, разделяющий партию с оппозиционным блоком, это вопрос о том, возможна ли победа социализма в нашей стране… учитывая то обстоятельство, что наша страна является пока что единственной страной диктатуры пролетариата».

Противники Сталина еще до партконференции не раз критиковали его доктрину. Правда, не саму по себе, так как относили ее к вопросам чисто теоретическим и в принципе даже принимали ее. Возражали, и решительно, против тех условий, которые, по мнению генсека, необходимы для ее осуществления. Оба лидера оппозиции говорили о них как находящихся в прямой зависимости от конкретной социальной и экономической ситуации в стране. Сталин не скрывал таких высказываний. Сам напомнил в докладе о них. Напомнил слова Троцкого: «Значение и удельный вес крестьянской дифференциации (разорение одной части середняков и резкое обогащение другой — Ю. Ж.) и ее темпы определяются ростом и темпом индустриализации по отношению к деревне в целом».

Не найдя, по-видимому, сходного и выгодного для него выражения Зиновьева, заменил его заявлением МК, за которым, как все знали, стоял Бухарин: «Каменев и Зиновьев защищали в Политбюро ту точку зрения, будто бы мы не сможем справиться с внутренними трудностями из-за нашей технической и экономической отсталости, если только нас не спасет мировая революция». И делали вывод, весьма устраивавший Сталина: «Мы можем построить социализм, строим и построим его, несмотря на нашу техническую отсталость и вопреки ей (выделено мной — Ю. Ж.)».

Повторив столь шапкозакидательское заявление МК — без указания срока построения социализма таким образом (год, два, десять, двадцать лет?), без малейшей попытки обосновать его успешность — Сталин, тем