Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зиновьеву не оставалось ничего иного, как переосмысливать происшедшее. Стараться понять, почему же он оказался на обочине политики, осужденный за оппозиционный блок, за переход на сторону Троцкого. Почему Сталин, ставший его главным противником, приобрел столь значительное положение в партии. Обдумывать все снова и снова и изливать свою неудачу, свое понимание ее причин, но не в докладах, статьях, а в письмах. В частной переписке, хоть временно, но все же избавлявшей его от грубых окриков, пытавшихся сбить его.
Спустя десять дней по окончании работы 7-го расширенного пленума ИККИ, анализирует происшедшее.
«Ни грана “троцкизма”, — пишет он неустановленному лицу 27 декабря 1926 года, — в нашей политической позиции нет и никогда не будет. Идти вместе с Троцким против Сталина — не значит идти с Троцким. Ильич не разошелся с Троцким, но это не был троцкизм.
Стратегия Сталина такова: вызвать у партии мысль — есть только Сталин и Троцкий. Выбирать-де надо между ними… На страницах сталинских газет это так. На деле — нет. На деле есть две линии: старый ленинизм, который последовательнее всего отстаиваем мы (Троцкий, в основном, также приходит к этому) и сталинизм, т. е. уход от Ленина. Лучше всего стратегия Сталина видна на вопросе об “одной стране”. Сталин божится: “Это не моя теория, а Ленина. А борьба против этой теории — это-де есть троцкизм”. Но ведь это грубая ложь. Хоть кол на голове тешите, я скажу, что это ложь. Ведь я же слышал Ленина, читал его, работал с ним 20 лет. Я не слышал от него теории социализма в одной стране. Троцкий в этом главном, узловом вопросе вместе с нами защищает Ленина…
Ильич не считал Сталина ни теоретиком, ни крупным тактиком в политике. Когда Сталин (в 1922 г.) начал серию статей о “стратегии и тактике”, Ильич посоветовал ему бросить свое занятие, и Сталин бросил…
Пытаться вместе теперешнего деления на два крыла вернуться к “треугольнику” — мы, сталинцы, троцкисты — значило бы тащить партию назад, значило бы ослабить, если не уничтожить единственно существующий пролетарский отпор Сталину, значило бы затормозить процесс перехода к подлинному ленинизму…»528.
Четыре дня спустя, 31 декабря, Зиновьев обращается уже к Бухарину. Без обиняков.
«Отчуждение достигло уже таких размеров, что ни с кем из вас и поговорить откровенно невозможно. Положение, однако, настолько ответственное, что надо сделать все, чтобы хоть сколько-нибудь объясниться. Поэтому я решил написать тебе. Ты несешь изрядную долю вины за случившееся, но писать тебе все же легче, чем другим.
Пойми следующее. Мы 16 октября искренне хотели подчиниться. Нам не дали это сделать. Назавтра же подняли травлю еще яростнее, чем до тех пор. На пленуме еще поддали жару. А на конференции — еще и еще. Вспомни передовицы: “Почему молчите? ” Выдумали с-д уклон. Словом, сделали опять все, чтобы загнать, обострить, опять не дать подчиниться. Пришел Коминтерн (расшир. ИККИ). Мы хотели промолчать. Не дали. Доклад о нашем с-д уклоне был рассчитан на то, чтобы мы не могли промолчать… Ну на что это похоже? Скажи по совести, разве это ленинские методы?
Ты не можешь не понимать, что дискуссии в октябре 1926 не было и что задушили ее в зародыше мерами весьма исключительными. Сочувствие нашим идеям в рабочем классе, в низах партии, среди бедноты весьма серьезное. Неужели ты этого не понимаешь?
Надо кончать спор во что бы то ни стало. Одно верно: что осуществлять диктатуру при нынешних трудностях, при осложняющемся международном положении без полного и абсолютного единства в партии нельзя. Надо кончать. Для этого надо прежде всего понять вам следующее.
У вас, видимо, распространено следующее понимание наших намерений. (Серго (Орджоникидзе — Ю. Ж.) об этом говорил Каменеву и Смилге.) Мы-де просто хотим свергнуть нынешний Цека, ждем только новых хозяйственных и политич. трудностей, чтобы воспользоваться ими для этих целей… Все это пустяки.
Идея двух партий есть идея гибели. Право же, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это понимать. Сколько бы нас ни толкали на это, сколько бы ни “подсказывали” нам это, никто, конечно, на это не пойдет.
“Свергнуть нынешний Цека” — разве я, например, не понимаю, как складывался этот Цека… Я знаю, что есть в нем случайные фигуры, так сказать, “необязательные”. Но могу ли я не понимать, что десятки его членов олицетворяют действительную б-скую партию. Не свергать их, а работать с ними вместе — вот наша идея.
Какова же наша действительная философия?
Мы уверены, что первая опасность неизбежно скажется в очень близкий срок, скажется явно и очевидно для всего ядра. И тогда наше сближение станет неизбежным. И громадное большинство нынешнего ЦК тогда по-иному взглянет и на нынешние разногласия, и 1925/26 год будет оценен по-иному.
Ну, а если время докажет обратное, что наши опасения были напрасны, что все в стране, в партии, в хозяйстве, в Коминтерне идет удовлетворительно? Тогда, понятно, мы признаем свою ошибку. И совместная работа пойдет на этой основе…
Если удостоишь ответом или устным разговором, буду очень рад»529.
Ни письменного ответа, ни устного разговора Зиновьев так и не дождался. Тогда.
Глава 19
При обсуждении возможного развития событий по ключевым для международной политики Коминтерна, СССР вопросам, пессимистические прогнозы, дававшиеся Зиновьевым (впрочем, как и Троцким), большинством решительно отвергались как ошибочные. Но вот теперь, в наступившем 1927 году, именно они и начали сбываться.
23 февраля Остин Чемберлен — министр иностранных дел Великобритании — вызвал А. П. Розенгольца, временного поверенного в делах Советского Союза, и вручил ему ноту, неприятную по содержанию. Напомнившую, что 4 июля 1923 года советское правительство «обязалось не поддерживать ни финансовыми средствами, ни каким-либо другим способом лиц, агентства, организации или учреждения, целью которых является распространение недовольства или поощрение мятежа в какой-либо части Британской империи». Поэтому правительство его величества посчитало, что Москва не выполняет взятых на себя обязательств.
Нота также отметила: в СССР ведется регулярная кампания против Великобритании. Доказательством служили ссылки на статьи, опубликованные в советской печати, а также выступления советских государственных и политических деятелей: председателя СНК Рыкова, наркома по военным и морским делам Ворошилова, его заместителя Уншлихта, полпредов в Италии — Каменева, в Китае — Карахана, члена ПБ Бухарина. «Официально опубликованные речи и статьи в официальных органах печати, — указывала нота, — являются фактами, по поводу которых никакие споры невозможны».
А посему, заключала нота,
