Григорий Зиновьев. Отвергнутый вождь мировой революции - Юрий Николаевич Жуков

тезисы Зиновьева, позволяющие понять точку зрения не столько оппозиционеров, сколько бывшего главы Коминтерна с его уязвленным самолюбием. Привыкшего за семь с половиной лет политику зарубежных компартий определять самому, а не принимать выработанное другими.

Первые разделы тезисов носили чисто теоретический характер. Зиновьев подробно растолковывал, широко опираясь на Ленина, что такое национально-революционное движение, какова его взаимосвязь с буржуазной демократией, возможна ли классовая самостоятельность пролетариата в отсталых странах, каковы вообще перспективы китайской революции. И только на 21-й странице (из оказавшихся в тезисах 60) перешел к тому, что и обещал сделать для информирования членов ЦК об истинном лице Гоминьдана.

Эмоционально описал происходящее на всей территории Китая, занятой войсками Чан Кайши, разгон профсоюзных организаций и крестьянских отрядов самообороны, разоружение рабочих, аресты и казни левых гоминьдановцев и коммунистов. И еще то, что «часть китайской буржуазии, несомненно, с полного согласия иностранных империалистов, пересматривает свое отношение к Гоминьдану, переходит на его сторону, стараясь войти в Гоминьдан с целью возглавить, чтобы обезглавить».

После того привел характеристики, данные Гоминьдану его оппонентами. «Гоминьдан есть среднее между партией и советами», говорит т. Бухарин на собрании московского актива 4 апреля 1927 года. «Гоминьдан — нечто вроде революционного парламента со своим президиумом ЦК, — говорит т. Сталин на том же собрании и добавляет: — Чан Кайши на голову выше Церетели, Керенского, ибо силой обстоятельств он ведет войну с империализмом».

«Неверно и то, и другое, — отметил Зиновьев. — Если Гоминьдан среднее между партией и советами, тогда почему он против лозунга советов? А ведь нынешние вожди Гоминьдана пока против этого лозунга. Если Гоминьдан — революционный парламент, то в парламенте борьба партий неизбежна и необходима. Почему же в революционном парламенте китайская компартия не имеет полной политической и организационной независимости?»

Далее Зиновьев сделал вполне допустимое сравнение, оказавшееся пророческим. Повторил вопрос, заданный англоязычной газетой «Бейпин Тяньцзин таймс» 6 марта 1927 года: «Пойдет ли Китай дорогой Турции и Кемаля или же путем Ленина и большевистской революции?» И ответил на него так: «Величайшей опасностью для мировой революции, в частности для СССР, была бы такая эволюция Гоминьдана. Победа правого крыла Гоминьдана и соглашение этого крыла под главенством Чан Кайши или кого-то другого с американским или англо-американским империализмом. Такой исход был бы хуже того положения, которое было до взятия Шанхая.

Опасность такого исхода видеть необходимо».

Снова вернулся к разногласиям с Бухариным и Сталиным, позволив себе за них, что те делали довольно часто, предельно кратко изложить их позицию. «Сторонники пребывания компартии в Гоминьдане, — отметил Зиновьев, — во что бы то ни стало представляют себе ход развития, по-видимому, так. Сперва доведем дело до полной победы национальных войск, т. е. до объединения Китая, затем начнем отделять коммунистическую партию от Гоминьдана. Другими словами, сперва в союзе с буржуазией давайте совершим буржуазную революцию, а затем уже пролетариат начнет выступать как самостоятельная классовая сила с вполне самостоятельной рабочей партией.

Но эта концепция насквозь меньшевистская… В самом ходе борьбы за объединение китайский пролетариат должен завоевать себе гегемонию».

Пояснил свою мысль: «Пока главное командование остается в руках Чан Кайши, пока важнейшие правительственные посты остаются в руках правых гоминьдановцев, пока в ЦК Гоминьдана эти представители буржуазии имеют серьезнейшую опору, до тех пор дело революции ежеминутно находится в серьезнейшей опасности».

А чтобы избежать ее, вынес на обсуждение следующее его предложение: «Оказывать всестороннюю помощь китайской революции… Сделать все возможное, чтобы продвигать китайскую революцию как можно дальше… чтобы она имела не только национальный, но и глубоко социальный характер… Создать подлинный центр революционного движения масс рабочих и крестьян в Китае — советы… Помочь китайской компартии завоевать подлинную политическую и организационную независимость»538.

Альтернативное предложение Зиновьева так и не стало основанием для дискуссии. Зато все то же противостояние двух непримиримых позиций из-за отношения к сотрудничеству с некоммунистическими движениями и организациями снова проявилось в ходе обсуждения пятого пункта повестки дня пленума — доклада Томского о работе делегации ВЦСПС в Англо-русском комитете на заседании в Берлине. Состоявшемся совсем недавно — 29 марта — 1 апреля 1927 года.

«Каково же должно быть наше отношение к Англо-русскому комитету? — задался профсоюзный лидер главным вопросом, но дал на него уклончивый ответ. — Я не хочу останавливаться на теории взрыва (ликвидации, на чем настаивал Зиновьев — Ю. Ж.) Англо-русского комитета, гласящей, что мы должны из политических соображений взорвать Англо-русский комитет… К похоронам теории я не буду возвращаться… Я думаю, что тут не требуется многое от меня, чтобы доказывать, что разрыв с англичанами, что взрыв Англо-русского комитета для нас невыгоден».

И поспешно добавил: «Завоевать профсоюзы и Германии, и Англии нужно и можно. Но только сбросив и их верхушки, и их вождей, завоевав низовой аппарат, сбросив его средний слой»539.

Конечно, докладчику тут же возразил Зиновьев — слишком уж ситуация в Англии напоминала то, что только что произошло в Китае.

«Я знаю, — уверенно сказал он, прибегнув к самому важному для тех дней доказательству, — что у громадного большинства членов ЦК решающим доводом за сохранение Англо-русского комитета, несомненно, является тот довод, что он нам будто бы сможет помочь на случай войны. И если бы это было действительно так, то законно было бы взвешивать — надо ли там остаться. Может ли Англо-русский комитет как он есть помочь нам в случае войны, или же он будет жерновом на нашей шее. Вот основной вопрос». И попытался убедить пленум в последнем.

«Вот было недавно такое дело, — напомнил Зиновьев о событиях, известных всем, — как посылка нам Чемберленом ужасающей ноты. Почему эти негодяи из Генсовета молчали? Почему они и пальцем не пошевелили? Подумайте только: Чемберлен собирается послать нам ноту, в которой, как теперь совершенно ясно, есть завязка целой сложной кампании против нас, которая неизвестно чем кончится, а в этот момент генсоветчики обедают у нас (в Берлине, на конференции Англо-русского комитета — Ю. Ж.), разговаривают в дружеском тоне».

И принялся обличать уже непосредственно Томского. «Вы, — воскликнул Зиновьев, — уступили в вопросе о Китае, то есть в вопросе судьбы будущей войны, в вопросе мировой революции, в вопросе нашей собственной судьбы, судьбы СССР. Вот где вы уступили! Правильно говорят, что вопрос о войне теперь — центральный вопрос. Конечно, помощь СССР, который есть твердыня мировой революции, помощь Советскому союзу есть основная задача. Но именно для этой помощи вы не сумели поработать, товарищ Томский, и именно это вы не выполнили»540.

Но что бы ни говорил оппозиционер, что бы он ни предлагал, пленум по двум