Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

православный храм, современник Верного, и пройтись по магазинам. Однако нашим планам не удалось полностью осуществиться. Как только мы вышли из парка, в котором стояла церковь, мы встретили ребят из Института физкультуры, которые тоже спустились в город, но с другой целью: у кого-то из них, кажется у Димы Гурьева, была годовщина свадьбы, и они хотели ее отпраздновать. Пригласили и нас. Очень скоро мы оказались в ресторане «Казахстан», где, сдвинув столики, стали восполнять довольно однообразную чимбулакскую диету. Что было дальше, я помню смутно… Пока добирались пешком до базы, все полностью протрезвели, и на последующие тренировки наш праздник большого влияния не оказал. Ведь все мы были очень молодыми, здоровыми и полными сил.

Наконец наступил день наших квалификационных соревнований. В слаломе, как и ожидалось, я выступил весьма средне: с падением в первой попытке занял 12-е место (среди 18 участников), а вот в гиганте мне удалось занять седьмое место, но до первого разряда я опять не дотянул нескольких долей секунд. Это было очень обидно: ведь я так рассчитывал получить его именно на этом сборе. Я не попал и в сборную Центрального совета «Буревестника», где почти все места достались студентам московского и алма-атинского институтов физкультуры, поэтому не стал оставаться на Спартакиаду народов СССР, которая начиналась с 5 января 1958 года, и решил улететь в Москву, чтобы встретить Новый год дома. Кроме того, мне нужно было отработать пропущенные занятия в институте, сдать зачеты, вслед за которыми начиналась экзаменационная сессия, и не хотелось пропускать экзамены и сдавать их потом отдельно от своей группы.

После обеда 30 декабря я поехал в аэропорт, чтобы вечером вылететь в Москву, надеясь к полудню тридцать первого быть дома. Но меня подвела погода. Сначала в Алма-Ате мы долго ожидали самолет, задержанный где-то на промежуточном аэродроме. Когда он наконец прилетел, испортилась погода в самом городе, и вылетел я только утром, когда туман немного рассеялся. Первая посадка была в Акмолинске, теперешней Астане, столице Казахстана. Тогда это было пустынное заснеженное поле, продуваемое сильнейшем ветром, с небольшой будочкой на краю. Там мы опять просидели несколько часов. Кульминацией полета была посадка в Челябинске около десяти часов вечера. Было ясно, что к намеченному сроку домой я не попаду и встречать Новый год мне придется в Челябинске. В двенадцать часов ночи тридцать первого декабря 1957 года я сидел один в переполненном зале челябинского аэропорта и не знал, когда мне удастся оттуда улететь. Новый год в Челябинске, в полном одиночестве, сам с собой – это не самое лучшее воспоминание в моей жизни. Прилетел я в Москву днем первого января и сразу же окунулся в институтскую атмосферу, столь далекую от того, что я совсем недавно переживал в прекрасных горах Заилийского Алатау.

Вернувшись из Алма-Аты, я довольно удачно получил все зачеты и сдал сессию вместе со своей группой. Правда, по самому неприятному для меня предмету – биохимии я с трудом получил три балла и остался без стипендии. Это было совсем некстати, но пересдавать этот экзамен у меня уже не было сил. Старший тренер нашей горнолыжной секции Владимир Иванович Петров, он же председатель институтского спортклуба, принял решение не посылать нас на Всесоюзные соревнования вузов в Бакуриани в феврале 1958 года. Сам он ехать туда не хотел или не мог, а достаточно сильных горнолыжников у нас в институте так и не появилось. Отчасти я был с ним согласен: кроме меня, в состязаниях такого масштаба никто из членов нашей секции никогда не участвовал, и хороших результатов от них ожидать было нельзя. Но ведь когда-нибудь нужно же принять участие в крупных соревнованиях в первый раз! Конечно, я один не мог представлять институт. Мне это было очень обидно, я смертельно завидовал своим университетским друзьям, уезжавшим в Бакуриани, и, честно сказать, мне даже заниматься в институте не хотелось.

Осенью 1958 года я решил расстаться с «Буревестником», где мне участвовать в командных соревнованиях было не от кого. К этому времени Владимир Иванович Петров ушел из институтского спортклуба, и наша секция совсем развалилась. База, в которой мы раздевались и хранили лыжи, закрылась, так как денег на продолжение ее аренды институт не выделил, новых лыж и ботинок не было. Я тоже подал заявление об отчислении из инструкторов, и мне его без возражений подписали. Никому в Первом мединституте, кроме горстки студентов-любителей, горные лыжи в те годы не были нужны. Я долго думал, к какому обществу мне прибиться. Проситься к Ростовцеву в ЦДСА или к Филатову в «Динамо» мне было нельзя, так как это были ведомственные организации. По совету Нины Васильевны Хоменковой я пошел в «Спартак», единственно доступное для меня спортивное общество профсоюзов, что называется «сборная солянка». Горными лыжами в «Спартаке» руководил в те годы Юрий Михайлович Тимошенко, Тимоха, как его между собой звали спортсмены. Он был многоопытный лыжник, тоже из когорты друзей молодости моего отца. Тимоха согласился принять меня в спартаковскую секцию, где вторым тренером был очень сильный горнолыжник Владимир Зырянов, имевший прозвище «Зыря». Он недавно переехал в Москву из Красноярска, был действующим членом сборной Союза, много раз завоевывал призовые места на союзных первенствах, а впоследствии стал гостренером и старшим тренером сборной Союза. Вот у него мне и хотелось тренироваться.

База «Спартака» была под трамплином на Ленинских горах, и это было очень удобно. Но настоящих тренировок в Москве не было, так как все сильнейшие спортсмены вместе с Зыряновым почти постоянно жили в горах, переезжая из Кировска в Алма-Ату, из Алма-Аты в Бакуриани, а оттуда обратно в Кировск, где участвовали в многочисленных соревнованиях. Поэтому я один-два раза в неделю ходил на Ленинские горы, где катался и ходил слаломные трассы с кем-нибудь из оставшихся в Москве спартаковцев. Сам Тимошенко к тому времени уже давно на лыжи не становился, а занимался в основном хозяйственными делами – доставал инвентарь, устраивал сборы и т. д. Ко мне он относился приветливо, спрашивал, как здоровье отца, и рассказывал, как они вместе катались до войны. Со «Спартаком» в декабре 1959 года я съездил на сбор в Кировск, но очень неудачно, так как в первые же дни, упав на спуске, сильно растянул себе связки голеностопа и прохромал все оставшееся до отъезда время. Спустя три месяца, в феврале 1960 года, подлечив ногу, я вновь поехал на сбор и на соревнования Центрального совета общества в Бакуриани. Там, к своей радости, я наконец попал в группу Володи Зырянова, с которым