Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

первому свежевыпавшему снегу я поехал на мотоцикле в поселок сдавать бутылки, погрузив их в рюкзак. Кто-то из знакомых встретил меня в магазине и рассказал о моем подвиге матери. Она пришла в ужас и сказала, что мне пора переезжать в Москву. Было жалко уезжать из нашего дома, но было уже холодно, и жизнь на даче становилась для меня слишком сложной.

Однако костная мозоль в месте перелома никак не хотела образовываться. Тогда по совету известного ортопеда, старого профессора Василия Дмитриевича Чаклина, к которому обратился за помощью мой дед, мне сделали ортопедический тутор, своеобразный съемный протез, в котором я смог ходить, наступая на больную ногу, сначала, естественно, с двумя костылями, потом с одним. И вот, под нагрузкой, кость начала срастаться. К началу декабря, когда меня перевезли в Москву, я уже мог ходить в туторе без костылей и, находясь в академическом отпуске, решил начать работать медбратом в своем родном ЦИТО. Меня взяли на дежурства в мужское отделение, где, кроме спортивной травмы, были палаты спинно-мозговой и челюстно-лицевой травмы. Последними руководил известный хирург Федор Михайлович Хитров, который вместе со своими помощниками проводил очень сложные операции при повреждении челюстей и полости рта. Там были больные с гастростомами, которые не могли ни есть, ни пить через рот. Мне запомнился один оригинальный пациент, который перед каждым обедом выливал себе в желудок через трубку с воронкой четвертинку водки, как он говорил, «для аппетиту». Он ежедневно посылал ходячих больных из своей палаты в соседний магазин за очередной бутылкой, просил сходить и меня, но я не соглашался, ссылаясь на свой протез. Но самыми тяжелыми были «спинальные» больные, почти все без исключения прыгуны в воду, получившие переломы шейного отдела позвоночника. Это были молодые ребята или мужчины, прыгнувшие на мелкое место и воткнувшиеся в дно головой. У них были парализованы ноги и руки, и надежды на выздоровление практически не было. Перед моими глазами стоят несколько крепких, спортивных парней, в одно мгновение превратившихся в глубоких инвалидов, которых мне приходилось кормить, обмывать и обтирать. Паралич тазовых органов создавал для них почти непреодолимые проблемы, ведь памперсов в те годы еще не придумали. Все это, включая психологическую помощь, ложилось на плечи младшего персонала, к которому принадлежал и я. Часами я просиживал рядом с кроватями этих больных, пытаясь внушить им надежду на улучшение их состояния. Не знаю, смог ли я им в этом помочь, но мои собственные проблемы по сравнению с их бедой стали казаться мне незначительными. Ведь я, худо-бедно, мог самостоятельно передвигаться и работать.

К Новому году судьба сделала мне замечательный подарок. На рентгенограмме голени стала отчетливо определяться плотная костная мозоль. Профессор Чаклин велел мне до мая ходить в туторе, а потом разрешил снять его. После зимних студенческих каникул я вернулся в институт, встретившись со своей новой группой. Мои старые институтские сокурсники уже заканчивали шестой год обучения, а я вновь начал учиться на пятом курсе. До майских праздников 1961 года я продолжал дежурить в ЦИТО, перейдя на ночные смены, а в последних числах апреля подал заявление об уходе.

На первомайскую неделю мы с родителями отправились на нашей «Волге» в Крым. С нами поехала подруга моей матери Ирина Милицина, очаровательная молодая женщина, в которую я давно тайно был влюблен. Это была незабываемая поездка. Мы с отцом по очереди вели машину днем и ночью, а мама и Ирина, тоже по очереди, развлекали нас разговорами, чтобы мы не уснули за рулем. До Крыма мы доехали практически без остановок и несколько дней жили дикарями на дивном пустом пляже в Новом Свете, почти на том же месте, где через несколько лет был снят фильм «Три плюс два» с Андреем Мироновым и двумя женами моего школьного и институтского друга Бориса Егорова, Натальей Фатеевой и Натальей Кустинской. Там я впервые почувствовал, что нога окрепла, и начал заходить в море и плавать. Только тот, кто больше года не мог себе этого позволить, может понять, как приятно наступать обоими босыми ногами на теплый песок и купаться в прозрачной морской воде. Можно было ставить первую точку в моей истории с переломом ноги.

От военных лагерей после пятого курса я был освобожден в связи с травмой, поэтому почти все лето 1961 года провел на даче. Я уже мог нормально ходить и перестал бояться за свою сломанную ногу. Когда началась зима, я попробовал надеть свои лыжи. То злосчастное дерево, о которое я разбился, мы с Валеркой спилили еще осенью. В первый мой выход на гору все друзья-горнолыжники встретили меня очень радостно, приветствуя мое возвращение. Но первый спуск с горы был ужасным – ноги словно чужие, я мог поворачивать только вправо, нагружая лишь левую лыжу. Сначала мне страшно было даже думать о третьем спуске, на котором я так неудачно закончил свою спортивную карьеру. Но к концу дня кое-что стало у меня получаться, а к середине декабря я уже уверенно поворачивал в обе стороны и даже несколько раз потихоньку, без прыжка спустился с рокового для меня третьего спуска. Но, конечно, прежней лихости и легкости уже не было. Думаю, что полная уверенность в собственных ногах вернулась ко мне только через несколько лет, после моей второй поездки на Эльбрус весной 1969 года. Тем не менее я начал регулярно ходить на Шуколовку и с каждым разом получал от нее все больше и больше удовольствия.

За две недели до Нового, 1962 года мы, как всегда катались на Шуколовской горе. Съехав в очередной раз вниз, я неудачно повернул на краю небольшого обрыва у протекавшей под горой речки Бобровки, не удержался на краю овражка и упал головой вниз, повиснув на лыжах, зацепившихся за кусты на краю обрыва. Мое оригинальное падение вызвало всеобщий интерес, и, когда меня достали из оврага и поставили с головы на ноги, среди многочисленных зрителей я увидел одного из своих приятелей, Толика Майорова, в компании с двумя девушками и сопровождавшим их высоким молодым мужчиной. Они были на равнинных лыжах. Одна из девушек, темноволосая и очень красивая, показалась мне знакомой, но я не сразу понял, где ее видел. Толик познакомил меня со своими дамами, представив их как Наташу и Ларису. Когда мы знакомились с Ларисой, она спросила меня, не учусь ли я в Первом медицинском институте. И тут я вспомнил, что пару раз видел ее, приходя на отработки пропущенных занятий в ее студенческую группу, которая была чисто женской.