Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

не будет конца, самочувствие становилось не из лучших. Дорога была настолько узкой, что два встречных автобуса могли разъехаться только в специальных местах, где шоссе немного расширялось. Путь до Ялты занимал около пяти часов и настолько выматывал пассажиров, что водителю приходилось несколько раз останавливаться, выпуская страдальцев на короткий отдых и прогулку по твердой земле. На перевале мы купили у местной женщины несколько малосольных огурцов, и они, как ни странно, помогли нам спуститься вниз: мы ели их маленькими кусочками, когда тошнота подкатывала к горлу. После Алушты дорога стала ровнее, и мы уже могли любоваться видами моря, то и дело показывавшегося слева от нашего пути.

Приехав в Ялту, мы отправились в Массандру, где в Институте климатотерапии (ИКТ), месте многолетнего лечения моего отца, нас ожидал отцовский знакомый Виктор. Отец написал ему письмо с просьбой снять нам в Ялте какую-нибудь комнату. Был разгар сезона, и с ночлегом в Крыму было туго. Виктор действительно помог нам, дав адрес какой-то женщины, кажется старшей сестры санатория, которая жила на развилке верхнего и нижнего шоссе, весьма далеко от моря, за домом-музеем Чехова.

Она встретила нас довольно приветливо, поставила две раскладушки на своей веранде, закрытой от улицы виноградными лозами. Спать на веранде было бы неплохо, но прямо под окнами был поворот и крутой подъем загруженного транспортом шоссе, и, поднимаясь в гору, грузовики и многочисленные автобусы ревели моторами, как голодные тигры в зоопарке. Кроме того, эта любезная женщина, со вздохами говорившая нам, как она полюбила моего отца, назначила нам довольно высокую по тем временам цену: по пять рублей за койку ежедневно. Денег у нас было в обрез и, прожив на ее веранде три дня, мы решили сбежать.

Мы, воспользовавшись близким соседством, сходили в домик Чехова, который поразил нас своей старостью и ветхостью. Во многих местах со стен дома обвалилась штукатурка, дорожки из крупной гальки были полны окурков и сухих листьев, кусты и деревья в саду казались какими-то вялыми и полузасохшими, а в самом доме можно было посмотреть всего две комнаты. Недалеко от дома на шоссе ревели автобусы, и синяя гарь от их выхлопных труб делала воздух тяжелым и зловонным. Я сказал Валерке, что Чехов, к своему счастью, не дожил до нашего времени, иначе бы он скончался здесь не от туберкулеза, а от рака легких. Ялтинский городской пляж был переполнен, и найти там место оказалось непросто. По вечерам толпы людей дефилировали по набережной взад и вперед, перед входами в каждое кафе стояли длинные очереди, о ресторанах нечего было и думать, и мы питались только сладкой ватой и, если повезет, мороженым.

На третий день жизни в Ялте Валерка встретил своих знакомых по химфаку. Они жили в садике какого-то дома, где стояло около десятка раскладушек без простынь, одеял и подушек, за которые наши новые друзья платили всего по рублю за ночь. В сарае нашлись для нас старые топчаны, и хозяйка согласилась взять еще двух постояльцев, потребовав с нас по пять рублей задатка. Мы отправились на нашу прежнюю квартиру за вещами и спальными мешками, которые привезли с собой. Добрая знакомая отца без возражений отдала нам рюкзаки, но с нашими спальниками расставаться не захотела, сказав, что Виктор снял для нас койки на две недели и что мы должны либо заплатить ей неустойку, либо оставить ей наши спальники. К счастью, она не успела их спрятать, и мы, не обращая внимания на ее ругань, свернули мешки и, засунув их под клапаны рюкзаков, покинули «гостеприимный» дом милой дамы, так «беззаветно влюбленной» в моего отца.

Теперь у нас появилась своя компания. У кого-то была гитара. Мы стали проводить вечера на набережной и, собравшись в кружок, распевали под гитару романсы, блатные и белогвардейские песни. Тогда этот общеизвестный теперь репертуар Малинина и Жанны Бичевской был далеко не столь безобидным, как кажется нам теперь, и нашу компанию пару раз разгонял местный патруль из добровольцев с красными повязками на рукавах. Мы расходились, но через десять минут вновь собирались в другом месте и продолжали свои концерты. К поющим группам всегда прилипают новые люди, в основном девушки. Так было и с нами. И вот уже у всех появились подружки. некоторые из них менялись, но основные держались стойко. С ними мы просиживали до утра на лавочках или до упаду танцевали в курзале.

Наконец мы вспомнили, что приехали заниматься спортом. Решили регулярно кататься на водных лыжах. Мы были уже довольно опытными воднолыжниками после Сухуми, но на ялтинских пляжах не было ни одного пустого участка, где катер мог бы безопасно подойти к берегу. Единственное, что нам удалось, это договориться прокатиться за катером на подводных крыльях – наша давняя мечта. Стартовать нужно было из воды, довольно далеко от берега. Спасательных жилетов у нас не было. Когда я вышел на поверхность и поднял вверх большой палец руки, что означало «увеличивай скорость», я испытал ни с чем не сравнимое ощущение. На скорости около 70 км в час привычная водная поверхность превратилась в плохо уложенную булыжную мостовую, Ветер свистел в ушах, и мелкие брызги больно секли ноги и лицо. Я держался в винтовой струе, следуя строго в кильватере за катером, и боялся повернуть в сторону и выйти за его «усы». Когда мы пошли мористее, где начались косые встречные волны, меня стало подбрасывать на них, как пустую бочку в кузове грузовика, несущегося по проселочной дороге. Наконец я не выдержал этой дикой тряски, отпустил трапецию фала и тут же завалился на спину. Подпрыгнув несколько раз на встречных волнах, как плоский камень, брошенный параллельно воде, я стремительно ушел под воду, испытав сильнейший гидравлический удар и почувствовав острую боль в шее, после чего, казалось, опустился на самое дно. Когда я наконец вынырнул, я не увидел катера. Валерка сидел рядом с водителем и обсуждал с ним какие-то важные проблемы. Не обратив внимания на мое падение, они мгновенно улетели в открытое море, а я остался барахтаться в километре от берега, нахлебавшись соленой воды после падения на скорости курьерского поезда. Хорошо еще, что не сломал шею в момент удара о воду. Минут через десять, показавшихся мне вечностью, я увидел возвращавшийся катер, но он, увы, шел совсем не ко мне, а в сторону. Меня не видели. Я подобрал плавающую невдалеке лыжу и поднял ее над собой в воздух, как флаг. Наконец водитель заметил меня, и спустя несколько минут я уже сидел в катере