Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников

стал менее крутым и впереди показался край небольшого, еле заметного строения, почти полностью занесенного снегом. «Это седловина, – сказал Курбесов, – здесь хижина. После войны в ней нашли трупы двух немецких солдат, полностью вмерзших в лед. Их освобождали изо льда ледорубами и похоронили где-то недалеко». К этому времени я уже мало что понимал и шел из последних сил. Подойдя к хижине, я свалился на снег и сказал, что больше идти не могу. Сергей Силин отстал от нас еще раньше, предупредив, что будет ждать нас на склоне. Курбесов велел нам с Любимцевым сесть у солнечной стороны хижины, поесть и ждать его, а сам довольно бодро пошел дальше вверх на западную вершину.

Мы прождали его более двух часов, не выпуская из поля зрения его постепенно удаляющуюся фигуру. Наконец под скалами у самой вершины он остановился. «Наверное, надевает лыжи, – сказал Юра, – может быть, начнет спускаться». Так и оказалось. Курбесов начал спуск частыми поворотами – склон был довольно крутым. Потом его дуги стали более пологими, и скорость лыжника увеличилась. Вскоре Виктор подлетел к нам и, задыхаясь, остановился: «Там наверху потрясающий снег, как зимой, жесткий и скользкий. Только дыхания не хватает. Всё же пять с половиной тысяч метров». Отдышавшись, Курбесов оттолкнулся и полетел вниз, повторив нам, чтобы мы спускались строго по его следам и не теряли его и друг друга из виду. Мы к этому времени почти полностью пришли в себя и осторожно заскользили наискосок по довольно крутому спуску, иногда делая повороты вниз по склону и набирая скорость. Нужно сказать, что ни до, ни после летом я ни разу не спускался по такому жесткому, по-настоящему зимнему снегу. Спуск затрудняли только плотные снежные надувы, часто попадающиеся на пути. Мешала и нехватка воздуха. После нескольких поворотов приходилось выпрямляться и замедлять ход боковым соскальзыванием, сбрасывая пятки лыж вниз по склону. Мы не пытались догнать Курбесова и присоединившегося к нему Силина, но хорошо видели их впереди. После «Приюта Пастухова» снег стал более мокрым и рыхлым. Ход лыж замедлился. Последние сотни метров до гостиницы мы уже спускались практически по прямой, а из-под лыж разлетались мокрые брызги водянистого снега. Когда мы снимали лыжи, было без четверти четыре. Мы провели на лыжах без малого двенадцать часов. На наших глазах Виктор Курбесов стал очередным спортсменом, спустившимся на лыжах с самой высокой в Европе горы высотой 5633 метра.

На следующий день мы скатились на лыжах до Ледовой базы, спустились по серпантину до своих палаток на сто пятом пикете и провели еще несколько дней с Юмом и «сборниками». После их отъезда мы разобрали подъемник и погрузили его в грузовик, идущий в Москву. Благодаря Юму мне удалось пристроить на эту же машину свой горнолыжный инвентарь и зимнюю одежду, и я налегке ушел вниз, оставив в рюкзаке только пару летних рубашек и спальный мешок. Впереди предстоял не менее интересный сбор на водных лыжах в Сухуми.

Глава 25

Вторая поездка в Тбилиси. Водные лыжи в Сухуми

Юм щедро расплатился с нами за работу с его подъемником. Я получил полторы сотни рублей (моя стипендия в то время не превышала двадцать рублей). До начала воднолыжного сбора у меня было еще три-четыре дня, и я решил заехать в Тбилиси, а уж оттуда поездом добираться до Сухуми. Варианты перехода через перевалы Бечо или Донгузорун в Сванетию, а оттуда на попутном транспорте по Ингурской тропе до Зугдиди мне показались слишком сложными, так как у меня не было подходящей компании, а идти по горным перевалам и сванским селениям в одиночку, не зная дороги, было бы верхом неосмотрительности. Да к тому же почти за два месяца лагерной жизни я устал от гор, и мне хотелось перед сухумскими пляжами сделать небольшой глоток цивилизованной жизни. В Тбилиси у меня был адрес близкого приятеля моих родителей Ладо Алекси-Месхишвили, которому я через отца сообщил о моих планах и получил от него приглашение.

Жизнеописание Владимира Шалвовича Алекси-Месхишвили, Большого Ладо, заслуживает отдельной книги, настолько самобытным и неординарным был этот человек. В молодости он вел очень бурную жизнь, бесстрашно спускался на лыжах с высоких гор, занимался боксом, в результате чего его нос принял неповторимую, прямую, совсем не грузинскую форму, был большим любителем женщин и пользовался у них невероятным успехом. Высокого роста, широкоплечий, мощный мужчина с всегда смуглым и обветренным от горного солнца и ветра лицом и гривой черных вьющихся волос. У него была незабываемая белозубая улыбка, ясные, умные глаза, из которых в момент гнева, казалось, могли вылетать молнии. «Мужчиной номер один» называет его в своей книге воспоминаний Дмитрий Ефимович Ростовцев, сам бесспорно относящийся к первой десятке известных мне настоящих мужчин. Я застал Владимира Шалвовича уже сорокалетним, умудренным жизненными приключениями, но еще очень сильным и энергичным человеком. К этому времени он был уже известным в Грузии архитектором, построившим в Тбилиси не один десяток прекрасных современных домов, в которых всегда чувствовался иногда почти неуловимый национальный колорит. Алекси-Месхишвили принадлежали к старинному княжескому роду. Дед его Владимир Сардионович Алекси-Месхишвили (1857–1920) был известным грузинским актером, которого считают одним из основоположников Грузинского национального театра. Большой Ладо был настолько популярен среди грузинской интеллигенции, что во времена моей молодости я не встретил ни одного жителя Тбилиси, который при имени Ладо Алекси-Месхишвили не улыбнулся бы с пониманием и не сказал бы слов уважения в адрес этого человека.

В августе 1957 года во время моего приезда в Тбилиси Владимир Шалвович жил со своей первой женой Тинатин в большой квартире с высокими потолками в довольно старом грузинском доме, раньше принадлежавшем ее семье. У Большого Ладо и Тины было двое сыновей-близнецов на три года моложе меня – Гоги и Ладо-младший, но я с ними тогда еще не был знаком. Большой Ладо несколько раз бывал у нас в Москве и в Туристе вместе с молодой и очень красивой женщиной, Ланой Гогоберидзе, в те годы начинающим кинорежиссером, а потом ставшей известной далеко за пределами Грузии. На ней он вскоре женился, оставив большую квартиру в доме на улице Тархнишвили своей первой жене и сыновьям.

Моему приезду в Тбилиси предшествовало довольно сложное путешествие. Доехав с Юмом на грузовике до Нальчика, я сел на рейсовый автобус до Орджоникидзе (теперь ему вернули его старое название Владикавказ). Приехав на автовокзал, я не смог достать билет на автобус до Тбилиси, и мне ничего не оставалось делать, как брать