Воспоминания (1865–1904) - Владимир Джунковский

23-го, в последний день масляной, в Нескучном был бал. К этому балу приехали великий князь Владимир Александрович с великой княгиней Марией Павловной. Бал был красивый, была масса цветов, лент, дамы получили по очень красивому порткарт, кавалеры по портсигару с надписью «Нескучное, 23-го февраля 1897 г.» Я дирижировал, по-видимому, хорошо, т. к. было очень оживленно. Окончился бал в первом часу ночи. Я вернулся в гененерал-губернаторский дом к себе верхом в одном сюртуке, было очень приятно освежиться после целого дня танцев и проехаться верхом, погода была чудная при 5º мороза. На другой день наступил пост, вечера и балы прекратились, можно было сосредоточиться, я был рад тишине, принялся говеть, причащался в субботу 1-го марта.

На другой день, 2-го числа, в «Эрмитаже» состоялся обед бывших пажей. Нас собралось 24 человека. Председателем был старейший по выпуску старший паж А. А. Пушкин – сын нашего поэта. Было очень симпатично, обед был скромный, вспоминали родной корпус, пели пажеские песни.

9 марта через Москву приезжали Голицыны – главноначальствующий Кавказа князь Григорий Сергеевич Голицын с женой рожденной гр. Орловой, бывшей замужем за гр. Мусиным-Пушкиным. Я был очень хорошо знаком с ней, когда она еще не была замужем за Голицыным, постоянно бывал у нее, был с нею очень дружен. Я и поехал их встретить, и в их вагоне переехал с ними с одного вокзала на другой. Сам Голицын был довольно обыкновенный человек, и его пребывание на Кавказе не особенно хорошее оставило впечатление. Она осталась такою же милой и любезной по отношению меня, какой была и до второго замужества. Я воспользовался моим свиданием с ними и передал записку князю по поводу аренды моему двоюродному брату Грессеру,[417] служившему на Кавказе. Он очень любезно обещал, и действительно все сделал.

13 марта в Ярославле скончалась мать моего друга и товарища по свите Корнилова, которого мы все страшно любили, это был человек редкой души. Поэтому и решил поехать на похороны, чтобы от лица всех нас, его друзей, выразить ему сочувствие. Великий князь очень одобрил мое намерение, поручив мне выразить и от его лица и великой княгини соболезнование осиротевшей семье и возложить от лица их венок на гроб почившей.

13-го числа я и выехал в Ярославль, приехал накануне похорон, прихватив с собой, кроме венка от их величеств, и другой, от нас, лиц свиты, «друзей Аркадия Корнилова». Похороны были очень трогательны, семья оказалась огромная, так жаль было их всех, горе их было ужасно, они обожали свою мать. Я впервые познакомился с ними со всеми, это была такая чудная, уютная, дружная семья. Они так ласково меня встретили, так, по-видимому, были тронуты, что я приехал, что мне казалось, что я всю жизнь с ними был знаком. Тело повезли хоронить в Костромскую губернию. Проводив до вокзала, мы все вернулись в город. Я сделал визит губернатору Штюрмеру, впоследствии показавшему себя с такой позорной отрицательной стороны в должности председателя совета министров и министерства иностранных дел. От Штюрмера я заехал к Фришу – вице-губернатору, это был очень милый и хороший человек, я его знал еще правоведом. Штюрмер просил меня отобедать, но я не хотел оставить Корниловых и отказался. В 10 часов я выехал обратно в Москву, трогательно распростившись со всей чудной семьей Корниловых. При прощании вся семья просила меня принять на память об их матушке старинную севрскую чашку, которую покойная всегда особенно тщательно берегла. Я страшно смутился, но и не мог отказаться, взять такую драгоценную чашку не так просто, с такой сердечностью просили меня ее взять, что я растроганный мог только прослезиться и поблагодарить их. На обратном пути я заехал на несколько часов к молодому вдовцу Грессеру.

В двадцатых числах марта великий князь ездил с Гадоном в Петербург и привез мне очень хорошие вести о моей сестре, сказав, что удивительно хорошее впечатление на него произвела маленькая Мария, подававшая большие успехи.

13 марта я получил грустное известие о смерти моей двоюродной сестры Карповой, которую я очень любил, она скончалась у себя в деревне в Купьевке[418] Харьковской губернии.

15 марта их высочества уехали на неделю в Усово, а я остался, т. к. на другой день, 26-го, было последнее заседание комиссии по переписи, все, слава Богу, окончилось хорошо, никаких недоразумений не было, и мы получили из Петербурга благодарность за нашу работу.

27-го состоялся товарищеский обед в «Эрмитаже» по случаю окончания переписи, было очень симпатично, затем снимались группой.

Пока их высочества были в Усове, я проводил время в Москве, большей частью в семье моего брата, бывал еще часто у Юсуповых, которые все были больны ветреной оспой, даже сама Зинаида Николаевна не миновала этой детской болезни.

Пасха в этом году была 13-го апреля. На Страстной неделе я ездил в Петербург на два дня, чтобы повидать свою сестру, вернулся в пятницу к выносу плащаницы, затем побывал у брата, вечером был на церковной службе в генерал-губернаторском доме, а ночью в Успенском соборе на чудной службе погребения Христа. Служба началась в 1 часу ночи и окончилась в 5 утра. Но нисколько не было утомительно, было замечательно красиво, величественно, синодальные певчие пели так, что прямо захватывало за душу, я совсем не заметил, как прошло время, и, вернувшись домой, не хотелось даже лечь.

Часов в 10 утра я поехал с моим братом и его сынком Коликом к профессору Левшину. Мой племянник упал на спину со стула, и мой брат встревожился. Левшин его тщательно осмотрел и успокоил нас, что ничего тревожного не предвидится, но из предосторожности посоветовал его поберечь недели 2, чтобы он поменьше бегал и побольше лежал, и в течение 6 недель ложился бы на спину часа на два ежедневно, тогда, по словам Левшина, можно было поручиться, что последствий не будет. От Левшина я поехал встретить музыкантский хор Преображенского полка, который прибыл в Москву для игры в манеже в течении пасхальной недели. Командир полка великий князь Константин Константинович, не желая командировать от полка специального офицера для наблюдения за хором, просил меня взять на себя присмотр за музыкантами и оказание им всякого рода содействия, если бы таковое понадобилось. Я с радостью взял на себя эту роль.

Осмотрев музыкантов, я поехал в Назарьево навестить бедного больного Михалкова, который меня узнал и встретил меня очень дружелюбно.

Я с ним просидел часа три. У него сделался новый пункт, он мне рассказал, как его управляющий Неклюдов испарился и теперь его не не существует. Благодаря этому пункту Неклюдов не мог его больше навестить, т. к. он его принимал за видение и швырял в него чем попало.