Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк

Девушке хотелось восстановить образ матери по этим новым сведениям, чтобы потом увидеть ее. На последнее она не теряла надежды. Об отце она вообще думала как-то мало, что ее в теории огорчало, – она не чувствовала по отношению к нему кровной тяги.

Сборы были короткие. Горлицыны проводили свою воспитанницу до вокзала. Николай Яковлевич имел несколько смущенный вид, старательно избегая привычных нежностей. Марья Сергеевна чувствовала себя совершенно спокойно. Она дорогой до вокзала давала последние советы с таким видом, точно привыкла провожать Любу. Люба в последнюю минуту чувствовала себя как будто виноватой, в ней все сильней и сильней поднималось чувство детской привязанности. Близившаяся самостоятельность и радовала, и пугала ее. Во всяком случае, это был решительный шаг. Даже можно и совсем не вернуться вот в этот самый Пропадинск… Бог с ним совсем, а свет не клином сошелся. Впрочем, там увидим, что будет.

На вокзале Люба храбрилась все время и вызывающе улыбалась Николаю Яковлевичу, когда его спрашивали, куда он провожает дочь. Да, хороша дочь!.. Марья Сергеевна кусала губы от волнения и старалась не встречаться глазами с знакомыми. Четверть часа, проведенных на вокзале, показались всем троим целой вечностью – столько было всеми пережито. Но вот звонок, поезд тронулся, и Пропадинск точно отодвинулся назад, а люди на дебаркадере казались такими маленькими и ничтожными. Люба облегченно вздохнула и даже закрыла глаза.

Три первых станции пролетели незаметно. На четвертой поезд стоял семнадцать минут. Люба безучастно рассматривала публику, этих чужих людей, ехавших неизвестно куда и неизвестно зачем. Вероятно, кто-нибудь их тоже провожал, а там впереди кто-нибудь ждет. Разглядывая толпу, Люба вдруг откинулась назад от окна и даже спряталась за косяк. По платформе с рассеянным видом проходил Шерстнев. Он, вероятно, и не подозревал об ее присутствии. На следующей станции Люба совсем не подходила к окну и встретила неожиданно Шерстнева только ночью за общим столом буфета. Он издали раскланялся с ней, как человек, который встречал ее у знакомых. Потом он подошел в ней и заговорил:

– Вот неожиданная встреча, Любовь Николаевна… Я глазам своим не поверил. Надеюсь, вы – недалеко?

– Да, к знакомым.

– А я в казанскую губернию, к родным.

Люба вся вспыхнула и посмотрела на Шерстнева злыми глазами.

XI

Бывают такие полосы в жизни, когда человек точно стряхивает с себя все прежнее и превращается во что-то новое. Вероятно, то же испытывает бабочка, которая вылетает из своего кокона. Правда, такой опыт старит человека, оставляет в душе горький осадок, лишает иллюзий и юношеских грез, но только такой тяжелый опыт делает человека человеком. Слабые люди его не выдерживают и падают, а сильные делаются еще сильнее. Именно такую полосу переживала Люба и во времени, и в пространстве. Дорога ее несколько успокоила. Она могла теперь взглянуть на свое прошлое издали и отнестись к нему беспристрастно. Да, в сущности она была несправедлива, очень несправедлива именно к Марье Сергеевне, отплатив ей за всю ее любовь, уход, ласки и внимание самой черной неблагодарностью. Ставя себя на ее место, Люба знала одно, что она, Люба, так никогда бы не сделала, и этим много бы выиграла в глазах сироты. Все эти мысли и чувства девушка везла с собой, как застрахованный багаж, который не мог даже потеряться.

По железной дороге Люба ехала ровно сутки, а потом пересела на пароход. Все было ново и немного пугало ее. Шерстнев очутился на том же пароходе. Это уже окончательно возмутило девушку. Что это такое: преследование? Травля?.. Положим, что он держался на самом почтительном расстоянии и даже не подходил к ней, но все-таки… Благодаря его присутствию, Люба весь первый день просидела в дамской общей каюте и страшно скучала. Ей больше всего надоедало проклятое любопытство, с каким рассматривали ее дамы. Всю с ног до головы осматривали и делали самые глупые лица, когда узнавали, что она едет одна, хотя и к родным. А тут еще молодой человек. Любопытная дамы имели полное право на самые игривые предположения, от которых Любу вперед коробило. И все они такие скучные, глупые, точно выжатые. И все походят одна на другую. Потом эта скверная привычка приставать к каждому новому человеку с расспросами, кто, откуда, куда едет, по какому делу и т. д. На другой день Люба не выдержала и вышла в рубку. Там можно будет по крайней мере ходить, и никто не пристает. Пароход просто очаровал ее – такая могучая сила, и что-то такое в ней бодрое и хорошее, как сама молодость. И река отличная – широкая, вольная, настоящая русская река. Правда, берега довольно пустынны, и попадающиеся селения тоже ничего завидного не представляют.

«Ах, как хорошо!.. – думала Люба, с наслаждением подставляя свое лицо встречному ветру. – Вот это свобода, простор, ширь».

Ей казалось, что она навсегда простилась с Пропадинском, и все, что там осталось, представлялось ей таким маленьким, ничтожным и жалким, особенно по сравнению с этим простором и ширью. Вон и г. Шерстнев прогуливается по палубе, и точно он тоже изменился за эти дни. Она теперь могла смотреть на него совсем спокойно, как смотрела на других посторонних людей. Такой же, как все. Вообще, самый обыкновенный человек. Удивительно, что она могла находить в нем тогда? Впрочем, ведь она же никого другого и не видело. Значит, просто сказалась потребность кого-нибудь любить, и г. Шерстнев оказался роковым нумером, на который пал выигрыш. И какая теперь неизмеримая разница между той Любой и Любой настоящей, и г. Шерстневу никогда, никогда этого не понять. Он и теперь не понимает, как ей решительно все равно, существует он на белом свете или нет. Да. Она даже сердиться не может, что он едет: нравится, нужно – и пусть себе едет, – ей-то какое дело? На Любу даже напало желание побравировать, и она сама заговорила с ним, чтобы дать почувствовать, что он – чужой, совсем не страшный и еще раз чужой. Но если бы он позволил себе впасть в нежность – ну, тогда извините, m-r Шерстнев! Он, впрочем, держал себя по-новому, ни одним движением не выдавая своего истинного настроения. Просто, был вежлив, внимателен и чуть-чуть холоден, как человек, которому тоже все равно.

«О, да он совсем не глуп!» – думала Люба, несколько обиженная такой быстрой переменой декораций.

Да, оно даже немножко обидно, что такие горячие чувства и так быстро проходят. Впрочем, разве она в праве что-нибудь требовать?.. Хорошо, что все это выяснилось в свое время. Он первый сказать ей:

– Вы теперь совсем