Солнце в воротах храма. Япония, показанная вслух - Дмитрий Викторович Коваленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, если ты очень богатый и тебе захотелось, – можешь и могилку себе позволить. Но вообще-то, земля очень дорогая. И даже если она твоя – тому, кто её от тебя унаследует, всё равно придётся платить бешеные налоги. «Пожалуйста, хоронись, – словно бы говорит тебе японский Закон. – Но ты уверен, что тебе это надо?»
Вот никому и не надо. И потому сегодня в Японии ты приходишь на могилу к своему близкому человеку – и думаешь не о том, что его косточки и плоть гниют в чернозёме. И разговариваешь с ним там, на Небесах, а не здесь, на этой бренной и грязной земле.
Не знаю, у кого как, – но у меня чуть не треть друзей и знакомых на вопрос о кремации крестится и говорит: «Да чур меня, нет уж, давайте по-христиански! Хотя бы всегда можно цветочки на могилку принести»…
Мне это непонятно, я с удовольствием заявляю на весь белый свет: пожалуйста, кто там останется после меня, сделайте так, чтоб мой прах развеяли над Тихим океаном, я родился на Сахалине, вот пускай он где-нибудь там и развеется. Мне с моей Пустотой так будет спокойнее.
Обряд «ко́цу-агэ́» (骨上げ): сразу после кремации ближайшие родственники или знакомые усопшего собирают его прах специальными палочками в погребальную урну.
Если же говорить о древнем, языческом отношении японцев к похоронам – очень познавательные истории оставили после себя японцы, пережившие сибирские лагеря.
Как известно, в 1945-м более 600 тыс. японских солдат было «интернировано» из Маньчжурии прямиком в Сибирь, Приморье, Алтай, Бурятию, Таджикистан и на строительство БАМа. Около 20 % из них официально погибло от морозов, болезней и тяжких условий труда. Остальных возвращали на родину отдельными группами, полностью репатриировали только к 1956 г. И сегодня – как в японских книгах, так и в сети – можно без труда найти оставшиеся от них записки, зарисовки и дневники.
Так вот, согласно этим запискам, когда очередной японец умирал на Сибирской земле, все его соратники – те, кто ещё оставался жив, – состригали ему ногти, или отрезали прядь волос, или сохраняли выпавший зуб и так далее, стараясь сберечь хоть какие-нибудь его останки – чтобы, вернувшись в Японию, передать их родне усопшего для захоронения в семейной могиле. Ибо сами же умирающие в последнюю минуту просили:
«Донеси до моего дома хоть что-нибудь от меня. Чтобы дети и внуки всегда могли помолиться за мою душу».
Подобное отношение к смерти – пожалуй, даже не буддизм, а японское язычество Синто́, культивирующее возврат любой жизни в Мать-Природу. Древняя вера в то, что прах всей семьи должен лежать в одном месте, чтобы перед всеми своими предками молиться одновременно. В одной на всех Пустоте.
Вот такая картинка получилась – портрет японской Пустоты. Как говорится, с чего начали, тем и закончили. Дай нам всем бог здоровья, долголетия – и умения заполнять собой самые разные ниши, каверны и пространства.
Ну, а когда с нами всё же случится неизбежное, – желаю нам всем уйти в эту Пустоту с осознаньем того, что всё это было ну хоть немножечко… не зря? По-моему, это самое главное. Спасибо!
Хайку или хокку?
Загадки и фокусы японских трехстиший
Казалось бы, коротенькие трёхстишья… А ведь один только Кобая́си И́сса, о котором ещё пойдёт речь, настрочил за свою жизнь в XVIII в. аж 20 тыс. таких трёхстиший! И практически все стали неотъемлемой частью японской культуры.
И это не считая хай-га́ – иллюстрированных стихов. Когда сам же поэт создаёт рисунок к собственному стихотворению, и это всё становится цельным произведением, вешается потом в музее, в таком виде цитируется и так далее. Таких у него – ещё несколько сотен. То есть такие «мэтры короткого метра», как Мацуо Басё, Кобаяси Исса и иже с ними, должны были всю жизнь писать как пулемёт, выдавать стихотворение за стихотворением, точно фотокамера в режиме стробоскопа.
Потому что японская поэзия, про которую мы сегодня в разных её формах будем говорить, она похожа на фотографию по состоянию ума, рождающего эмоцию. Из эмоции создаётся стихотворение. Из невидимого создаётся видимое или, по крайней мере, читаемое.
История жанра трёхстиший
Итак, вопрос: хо`кку или ха`йку?
Даже тот, кто не знает иероглифов, без труда разберёт, что финальное КУ здесь одинаково для обоих слов. А означает оно «строка» или «строфа», то есть это – высказывание, завет, высказанная мысль, статья.
А вот первый иероглиф в этих терминах различается, и в случае «хокку» означает «возникать, порождать, начинаться, становиться». То есть буквально ХОК-КУ – это Начальная Строфа.
Что же касается ХАЙ-КУ – там первый иероглиф значит «актёрство, лицедейство». То есть осознанное искусство игры. Что же – получается, у них разное назначение?
Да, в быту люди постоянно путают два этих термина – говорят и так, и эдак, хотя имеют в виду одно и то же. И таких у нас очень много, поэтому давайте разбираться.
Берём первое самое большое понятие – жанр лирической поэзии Ва́ка (和歌).
ВА （和）– это, собственно, «Япония». Очень много слов у них начинается на этот иероглиф ВА, он – традиционной символ всего «исконно японского».
А второй знак, КА （歌）, означает «песня». «Японская песня» – вот как они называют и воспринимают свою поэзию. Для японцев поэзия вака – «песни родных краёв». Сумеешь ли спеть их как следует – вопрос другой. Но в принципе, когда любой автор сочиняет, его душа поёт, и сердце пребывает в процессе создания Прекрасного.
Поэтому Вака – самый общий, очень вместительный термин: это любая поэзия, написанная на японском языке. В любой форме – от юмористической до глубоко лиричной или, скажем, патриотической, не важно.
Жанр трёхстишия известен с периода Хэйан (VIII–XII вв.). А это целых четыре 4 просвещения, развития культуры и литературы.
Периоду Хэйан предшествовал период Нара – это VII–VIII вв., когда в Японию начал активно проникать буддизм.
А до периода Нара у Японии никакого активного сообщения с материком не было. Первые поездки на судах, способных выдержать долгое плаванье, начались ещё в первые века нашей эры, но были очень редки. Технологии улучшались, корабли заплывали всё дальше. И к VII–VIII вв. японцы начали осознавать, что на Западе существует огромный кусок суши, на котором живут, говорят и мыслят как-то совсем по-другому. И
