Кенигсмарк - Пьер Бенуа

Пьер Бенуа

Кенигсмарк

ПРЕДИСЛОВИЕ

Переиздавая русский перевод (1923 г.) романа «Кенигсмарк» (1918 г.) французского мастера авантюрного романа Пьера Бенуа (1886 — 1962), издательство «Logos» знакомит русскую публику с одним из крупнейших бестселлеров XX века.

«Кенигсмарк» — первый из серии сорока романов, написанных Бенуа, — вышел отдельным изданием в самый день перемирия и сразу принес его автору огромную славу. В нем изображается придворный быт немецких княжеств перед первой мировой войной. Французский наставник Рауль Виньерт, приехав в замок Лаутенбург-Детмольд для воспитания сына великого князя Фридриха-Августа, без памяти влюбляется в великую княгиню Аврору. Роясь в архиве библиотеки замка, Виньерт открывает страшную тайну. Увлекаясь страстью, он, вопреки всякой осторожности, подбирается к самому сердцу великой драмы.

Как и последующие романы Бенуа, «Кенигсмарк» обладает всеми ингредиентами авантюрного романа — живописной, воспроизведенной до малейшей подробности, обстановкой, загадочной и чарующей атмосферой, сложной, богатой перипетиями интригой, роковым столкновением между героем-идеалистом и фатальной женщиной. Два уровня повествования — реалистический и волшебный — развертываются каждый внутри другого, совершаются один через другой и в конце концов вполне сливаются, благодаря двусмысленной символике «Авроры». Вовлеченный в загадочный мир немецкого замка Рауль Виньерт переживает наяву волнующий кошмар, хватающий его за душу. Таинственность событий соткана из недомолвок и полуразрешенных вопросов. Путем ряда случайных столкновений с действительной жизнью, Бенуа мало-помалу открывает перед читателем бездны, лежащие в каждом отдельном существе, уверенно обходясь без заумных отвлеченностей. Здесь нет и следа германской туманности. Какая-то чарующая светотень распределяет светлые и теневые штрихи в пленительной ясности латинского ума. Так сказывается «волшебный» реализм Бенуа, его романтизм, рождающийся от слияния поэзии и бытовизма. Такой художник способен увлечь читателей всех стран, всех возрастов и всех эпох, ибо он придает жизни каждого из нас необходимое четвертое измерение, выход из самого себя за собственные пределы, предлагая путешествовать на край жизни и смерти.

В начале двадцатых годов романы Бенуа переводились в России и издавались, правда, незначительными тиражами, чтобы дать хлеб умелым, но нуждавшимся мастерам. Кроме «Кенигсмарка» их появилось всего шесть: «Атлантида» (1922), «За Дон-Карлоса» (1923), «Дорога гигантов» (1923), «Соленое озеро» (1924), «Владелица замка в Ливане» (1924), «Колодец Иакова» (1925).

После 1925 г. переводы прекратились, очевидно, по той причине, что романы Бенуа «отражали идеологическую близость автора к реакционным кругам французского общества того времени»и грешили «обычными недостатками буржуазного романа приключений, предназначенного для» легкого чтения «, — трафаретным изображением психологии действующих лиц, искусственной экзотикой, чисто декоративным» историческим» обрамлением событий» (Большая Советская Энциклопедия, 2 — ое изд. , 1950 г.).

Пусть новый русский читатель, уже освобожденный от всяких реальных или мнимых «трафаретов», сам определит свою личную оценку, хотя бы на основе «Кенигсмарка».

Leon NALLET

Пролог

Эти старые замки галантной Саксонии и курфюршества Ганноверского, эти готические дворцы, мрачные и безмолвные извне, феерические внутри, с обоями из парчи, с тяжёлыми ковровыми портьерами, — какое странное и фантастическое зрелище являют они нам! Трагедия там сливается с пасторалью: в каждую дверь стучится интрига; по полуосвещённым коридорам любовь ведёт сарабанду…

«Я долго не решался вернуть к жизни эту рукопись, завещанную смертью. Но лейтенант Виньерт, — подумал я, — и та, которую он любил, сошли под вечные своды, и я решил, что нет теперь основания замалчивать трагические события, ареной которых в месяцы, непосредственно предшествовавшие великой войне, стал двор немецкого княжества Лаутенбург-Детмольд».

— В ружьё!

Тёмная масса роты уже выстроилась по четыре человека в ряд. Это была привычка, предупреждающая и экономящая слова команды.

Ночь спускалась, унылая и холодная, пересечённая длинными мокрыми полосами. Дождь лил целый день. По середине прогалины лужи воды отражали ещё бледное, серовато-зелёное небо.

Раздался приказ: шагом марш! Маленький отряд тронулся. Я шёл впереди. На опушке леса стоял павильон, нечто вроде потешного дворца конца восемнадцатого века.

Два или три снаряда слегка повредили его крылья. Люстры зала в первом этаже, отражаясь в зеркалах, блестели сквозь высокие стёкла окон, и многочисленные отражения эти делали наступающую октябрьскую ночь ещё более зловещей и мрачной. Профили пяти или шести теней, в длинных плащах, обрисовались на фоне этого освещения.

— Какая рота, лейтенант?

— 24-я, 218-го полка, генерал.

— Вы назначены занять окопы в Блан-Саблоне?

— Да, генерал.

— Хорошо. Как только вы разместите людей, вы отправитесь за приказами в штаб. Ваш батальонный командир их уже получил. Желаю вам успеха.

— Благодарю вас, генерал.

Люди подвигались в темноте — причудливые силуэты каких-то горбунов, склонившихся над своими посохами, с тяжёлым грузом мешков на спинах. В этих мешках лежали вперемешку самые разнородные вещи. Ведь окопы тот же необитаемый остров; мало ли что может понадобиться в окопах? Солдаты забрали с собой всё, что только можно было взять.

Царила тишина, сосредоточенная и унылая, которую солдаты соблюдают, когда идут занимать новый сектор. Впрочем, Блан-Саблон пользовался дурной славой. Неприятельские окопы находились, правда, довольно далеко, на расстоянии 300 или 400 метров, — но природа местности не позволила вырыть сносные окопы; они беспрестанно обрушивались и лишь с трудом поддерживались при помощи подпорок. В довершение всего местность эта была лесистая, пересечённая оврагами; на расстоянии каких-нибудь шестидесяти метров уже ничего не было видно. А на войне ничто так не нервирует, как таинственность, создаваемая невозможностью видеть.

Чей-то голос произнёс:

— А что, свечку-то можно будет, по крайней мере, зажечь? Никто не знает?

Зажечь свечку это значит играть в карты. Это допускается, когда окопы достаточно глубоки и есть брезент, чтобы завесить вход.

Другой проворчал:

— А надолго мы застрянем в этой дыре?

Вопрос этот остался без ответа. В октябре 1914 г. административная сторона войны ещё не определилась; не были ещё установлены точные смены, не был решён вопрос об отпусках… Никто не мог знать, сколько дней придется оставаться в скверных окопах; исправлять их не решались. Вот уже месяц, как всё остановилось. Уж наверно до конца недели будет какое-нибудь движение.