Во власти зверя - Анна Григорьевна Владимирова

чтобы этого избежать. А я понимал, что являюсь лишь временным облегчением… Единственное, что меня оправдывало — я как раз делал выбор осознанно, понимая всю тяжесть последствий.

— Ты меня жалеешь, — тихо предположил она.

— Нет. — И я не врал.

— Меня все жалеют, Джастис, — усмехнулась она.

— Ты не одна такая, — покривил я уголки губ. Вспомнилась Лали. — И дела твои не так уж и плохи, если захочешь сравнить с другими моими пациентками.

— А что тогда?

— А что тогда? — повторил я. — Ты стеклянная что ли? Разбиться боишься?

— Что? — опешила она.

— Что слышала, — сдвинул я брови. — Что ты от меня хочешь услышать? Что я — чистый лист без единой помарки? На мне живого места нет, Робин. Ты сама хочешь облегчения, а от меня требуешь безусловной привязанности?

— Я тебя не понимаю, — обескураженно выдохнула она.

— Я тебя хочу. Я по уши влюбился в тебя. Так понятней?

Она замерла, снова хлопая своими большими глазами, и в них явно читалось столько всего, что даже у меня голова закружилась. Но ждать уже смысла не было. Я притянул ее к себе за шею и жадно вцепился в ее рот своим. Робин ответила еще на подлете — прикрыла доверчиво глаза и вцепилась в мои плечи, чтобы не упасть на меня и торт, будь он неладен. Но хуже было другое — остановится стало невозможно. Обоим, не только мне…

Мне с трудом удалась рокировка торта и Робин. Усадив девушку на себя, я откинул кресло назад и уже беспрепятственно запустил ей пальцы в вожделенные волосы. Самой сложной задачей оказались ее джинсы в замкнутом пространстве и нехватка места, но пальцы еще помнили, где у джинс слабые места, а я — где в джипе больше всего пространства для маневра.

— Иди сюда, — прорычал, пересаживая Робин назад, и сам залез следом.

Все это было мало того, что неправильно, но еще и неудобно. А больше всего я боялся, что Роб сейчас опомнится и сдаст назад. Но она не сдавалась несмотря на то, что я порвал ее трусы в клочья, когда она оказалась сверху…

… И все равно нашел в себе силы остановиться и взглянуть в ее лицо, чтобы убедиться — это не плата за мою помощь, и она это понимает. Ее глаза влажно блестели и все норовили закрыться в предвкушении — никакого страха и неуверенности. А что еще нужно?

Много всего. Но все потом.

И лишь одно вдруг стало важным сейчас — короткая вспышка осознания, что я не потерял голову, не умирал с голодухи, набрасываясь на понравившуюся самку, как раньше… Я смотрел в ее лицо, пока она медленно опускалась на мой член, и не мог отвести взгляд — мне было плевать, что чувствую я. Важней всего была она. Робин болезненно хмурилась, лихорадочно хватая воздух и пытаясь впустить меня всего и сразу, но не выходило — ей было больно. И снова покоробило, что для нее это — норма. Только от этой «нормы» спина взмокла, и захотелось убить собственноручно того, кто это считает таковым.

— Сейчас отпустит… — прошептала она, жмурясь.

— Тебе больно, — притянул ее к себе.

— Н-н-нет… — мотнула она головой.

— Да, — и я схватил ее обеими руками и прижал к себе, прекращая ее попытки. — Робин, все хорошо… Ты — важнее. Ты поняла меня?

Она тяжело дышала, уперевшись лбом в спинку сиденья над моим плечом, и ошалело молчала.

— Ты слышишь? Тебе нужно думать сначала о себе. Скажи мне правду. Тебе больно?

— Да, больно…

— И страшно.

— Немного. Но я хочу тебя…

— Мы с тобой взрослые, справимся с этим, — усмехнулся я. — Мне только нужно, чтобы ты перестала приносить себя в жертву желаниям других.

— Я не приношу! — выпрямилась она.

— Ты готова была себе больно сделать, — смотрел я на нее.

— Это что, тоже часть терапии? — возмутилась она. — Мы не можем просто потрахаться?

— Кто-то уже смог, и у тебя начались проблемы, — сурово заметил я. — И родители твои тебя тоже разложили на алтаре и кровь твою пьют.

— Что?! — опешила она.

— Ты изматываешься, делая вид для них, что с тобой все в порядке. Но это не так. Ты страдаешь от того, что из кожи лезешь, пытаясь быть такой, какой тебя хотят видеть даже сейчас. Твой бывший мужчина, твоя семья… кто еще? Кому ты вечно соответствуешь из последних сил? Друзья-знакомые? Твой зверь — это твоя загнанное «я», которое больше не согласно с этой ролью!

— Знаешь, что… — Робин подскочила с меня, глухо ударяясь головой в потолок, как мотылек в окно. — К черту тебя и твою терапию! Ты… ты не гений! Ты… — Она всхлипывала, сжимаясь и одновременно пытаясь натянуть джинсы. — Ты — бесчувственный, доктор Карлайл! Черт, я же тебе поверила!

— А я не врал…

Я спокойно наблюдал ее агонию неприятия правды и с сожалением отмечал, что так быстро она меня не услышит. Потому что худшего времени для того, чтобы вывалить на нее эту правду, я не нашел. И в этом снова был весь я.

— Ты поэтому гений?! — гневно сопела Робин, пытаясь застегнуть пуговицу на талии. — Заставляешь пациенток в себя влюбиться?!

— А ты влюбилась?

Она вытаращилась на меня, стоя рядом на коленках, а я засмотрелся на нее и совсем забыл проконтролировать физиономию, по которой поползла привычная очарованная улыбка. Только Робин сейчас видела все по-своему. Она закусила нижнюю губу и рванулась к переднему сиденью…

И я даже не сразу понял, что мне в морду летит тот самый банановый торт. Только когда по ушам ударило звуком хлопнувшей двери, я кое-как продрал глаза от жирного крема и огляделся. Я сидел с торчащим членом в банановой глазури на заднем сиденье своего джипа один.

Так меня еще не уделывали, пусть и заслуженно… И, пожалуй, да — теперь я тоже ненавижу банановый торт.