Во власти зверя - Анна Григорьевна Владимирова

в глаза. — Я буду консультировать, как и обычно, но мне важно оставаться в динамике, а не зарываться на одном месте. — Я сделал длинный вдох, прежде чем попросить о главном: — Я хотел просить тебя подписать бумаги, подтверждающие выполнение мной контракта.

— Собираешься улизнуть? — опешил он.

— Собираюсь совершенствоваться и изучать разные случаи. В Смиртоне уже несколько вызовов. Дела уникальные. Твоя кафедра будет первой в мире по исследованию аномалий развития.

— Твоя кафедра, Карлайл, — отказывался принимать он мою позицию.

— Здесь все налажено, — возражал я. — Первичные приемы, сбор информации, анализ случаев, реабилитация, юридический отдел, ведение сложных дел…

— Не ожидал от тебя, — покачал он головой, перебивая.

— Да ладно! — оскалился я. — Не благодаря вашему институту я стал тем, кем являюсь. А вопреки ему. И ты знаешь, что я прав.

— Ты примешь предложение, — вдруг решительно заявил он, тыкая в меня пальцем, будто пришпиливая к институту. — И езжай, куда хочешь.

— Я не смогу руководить…

— Я найду тех, кто сможет! — горячо возразил он. — Но не вынуждай меня отдавать кому-то ТВОЮ кафедру. Я серьезно, Карлайл. Мне нужен ты. Раз в месяц, несколько месяцев…

— Ты не выбьешь мне такую позицию, — скептически усмехнулся я.

Пришло время Теренса скалится. Мда, не рассчитал я силу давления… Когда он вышел, я огляделся. Может, не стоит рвать резко? Это же моя идея… Даже сейчас, стоя в конце дня у себя в кабинете, я чувствовал себя в гуще событий, которые бурлили вокруг потоком, поднимали и несли грязь и мусор со дна на поверхность в надежде, что он когда-нибудь иссякнет… И вырваться не получилось — буду всегда стоять одной лапой на кафедре. Но проблема в том, что ни одна идея не могла увлечь меня настолько, чтобы я забыл о свободе. Хорошие доводы я привел Теренсу, только они — лишь следствие. Мне претило быть привязанным к одному месту и быть ему чем-то обязанным.

Единственная, кому я всегда буду верен — Робин.

Мы не чувствовали тяжести судебного предписания. Никто не считал часы до одиночества. Потому что одиночества больше не стало. Мы просыпались и засыпали сначала в обнимку вдвоем, а теперь — втроем в месте с нашей дочерью, и, даже когда их не было рядом, я до кончиков ушей наполнялся ожиданием встречи.

У Адель не было диагноза Робин. И, несмотря на то, что патология перестала быть для моей женщины приговором, Робин перевела дух, узнав, что нашей дочери не придется пройти ее путь.

Последний год мы жили у матери. Она часто помогала с ребенком, да и с Робин они прекрасно ладили. Особенно приятно было смотреть, как они вместе ковыряются в саду, что-то пересаживая или удобряя.

Когда я добрался до дома, уже стемнело. Сад встретил привычными звуками и запахами. Сегодня снова полдня шел дождь, а в такие дни меня особенно тянуло домой. Я преодолел дорожку едва ли не бегом, застывая на поляне перед домом.

— О, папа приехал! — поднялась со ступеней Робин и продемонстрировала мне дочь на груди. — Адель только что уснула. И мама твоя тоже пошла спать. Не дождалась тебя…

Я обнял обеих сразу, задержав их в своих руках.

— Что случилось? — безошибочно прочла меня Робин и заглянула выжидательно в глаза.

А я снова едва не потерял дар речи — так она похорошела, став мамой.

— Я отказался от поста, — хрипло доложил я, сбегая взглядом к довольной мордашке дочери со смятой щекой на груди мамы. Притяжение тандема моих слабостей было невозможно преодолеть. Я утащил их к себе на колени, с трудом вспоминая, о чем спрашивала Робин. — Но у меня не вышло.

— Как это? — насторожилась она.

— Найвитц сделал предложение, от которого я пока не придумал, как отказаться. — Я уткнулся ей носом в висок и заурчал.

— А надо? — прошептала она, жмурясь. Чувствовал — скучала.

— Не знаю. Он разрешает мне все…

— Тебе вообще сложно отказать, — усмехнулась она. — И даже документы подписал, чтобы выпустили из Клоувенса?

— Подписал, — кивнул я. — Он не хочет отдавать кафедру кому-то другому…

— И я его понимаю.

Я хотел показать Робин мир за пределами Клоувенса. Не тот сияющий, принадлежащий только моей цивилизации, по которому ее возил отец до моего появления. Мне хотелось показать ей Смиртон, Аджун… Она ведь не видела людей, и я надеялся, что, узнав их получше, поймет, как близка она им, и что…

… быть обычным человеком — это не болезнь и не недуг. Это… просто быть уязвимым, хрупким, плохо приспособленным к миру. Но это нормально…

— Давай соберем вещи, — предложил я, вздыхая.

— Так быстро? — улыбнулась она, пытаясь скрыть волнение.

Открывать для себя новый мир страшно. Но, только если в одиночку.

— Ну а чего ждать? Я закончил третий этап исследования сегодня. Пока не привалило новых обращений, надо бежать…

— Хорошо, — согласно кивнула она. — Папа только с ума сойдет…

— Позвоним ему из Смиртона. А лучше — пришлем открытку. Они же долго идут, да?

Робин тихо засмеялась, а я осторожно забрал у нее дочь и прижал к себе. Адель сонно заурчала, вцепляясь пальчиками в рубашку, а ее мама тихо выскользнула из моих рук и направилась в дом.

Я задержался, раздумывая. Пока Робин будет открывать новый мир, я вернусь к прошлому. И эта встреча немного беспокоила. Здесь я теперь признанный врач, а там…

Но тут мобильный пиликнул новым входящим.

Кажется, зря я переживал о прошлом.

«Джастис, ну когда ты приедешь? У нас уже три пациента, а о твоей кафедре ходят легенды. Ждем тебя очень. Вика».

— Ну что, поехали? — прошептал я дочери и поднялся со ступеней.