Во власти зверя - Анна Григорьевна Владимирова

едва ли не жениться Сазерленда на Роб, но заткнуть его, видимо, оказалось сложней.

— Вы — редкий специалист, мистер Карлайл, — начал наш адвокат. — Расскажите, пожалуйста, всю тонкость диагноза мисс Райт.

— Диагноз ее сложен тем, что проявляется у всех по-разному, — начал я. — Но каждый случай требует деликатности…

— Какая особенность у мисс Райт?

— Она страдает спонтанными оборотами на фоне стресса. Оборот случается, когда моя пациентка засыпает.

— Насколько мне известно, вы стали ее последней надеждой?

— Не могу утверждать этого точно.

— Каков ваш прогресс? — будто не заметил моего ответа адвокат.

Лицемерие достигло апогея. И меня это достало.

— Я люблю мисс Райт, и в данный момент она является моей законной парой.

Адвоката перекосило — такого поворота мы не планировали.

— Вы считаете это прогрессом? — раскрыл он требовательно глаза, безмолвно требуя вернутся к плану.

— Мисс Райт начала спать, есть, ее показатели улучшились, депрессия не зафиксирована… Да — это определенно выздоровление.

И, хоть я и был серьезен, женская аудитория зала заулыбалась. Ну, в той части, которой была знакома подобная терапия. Судья же женщиной не был.

— Вы уверены, что это относится к делу? — сурово потребовал он.

— Я остаюсь ее врачом и гарантирую положительную динамику, — ответил ему с готовностью.

— Почему же тогда ваша пациентка оказалась под стенами дома мистера Сазерлэнда?

— Ну, исходя из того, что мы уже знаем, логично предположить, что Робин испытала стресс. А мистер Сазерлэнд являлся источником этого стресса. Ее отец — мистер Райт решил обязать дочь выйти замуж за мистера Сазерлэнда.

Адвокат хмурился, просчитывая варианты. А я смотрел на Рэндольфа, и он не отказывал мне в борьбе взглядов, раздувая ноздри и багровея все больше. По-моему, я удачно сместил акценты в этом деле. Не одну Робин теперь будут полоскать в прессе. Вся эта снобистская кампания по ее защите, конечно, выглядела более надежно, но ни черта не щадила ее чести, выставляя больной.

Сазерленд сузил глаза, криво усмехаясь:

— Это ложь!

— Это правда, — вдруг раздалось от дверей, и в зал суда прошел отец Робин.

Глава 18

Мистер Райт эффектно прошел в зал заседания в сопровождении еще одного мужчины с внушительной папкой, набитой бумагами. И, хоть рука отца Робин была в фиксаотре, а самого его я еще не видел в столь плачевном состоянии, надвигался на судью он решительно. Вскоре после короткого общения, последний объявил перерыв.

Но, не успел я спуститься в зал, Райт направился ко мне:

— На разговор, — кивнул он на выход.

Удивляться, что для разговора нам предоставили личный кабинет судьи, не пришлось. Спутник Райта удалился с судьей и папкой в другую комнату, и мы остались одни.

— Как Робин? — тяжело выдохнул сенатор, едва опустившись в кресло напротив.

— Я не знаю, как вам ответить, — поднял на него глаза.

— Она плохо себя чувствует? Нервничает? Ты же врач! — злился он.

— Я уже не ее врач, — спокойно парировал я.

Райт выпрямился, тяжело вздыхая:

— И… какие у тебя планы?

— Планы? — переспросил я.

— Насчет моей дочери.

— Она — моя женщина. Избранная. Я планирую быть ей опорой во всем. И быть рядом. Что бы вы ни думали…

Он снова медленно вздохнул, будто принимал самое тяжелое решение в своей жизни. Я аж заскучал, принимаясь осматривать кабинет.

— Я не выпущу тебя из Клоувенса.

— При чем тут это? — растерялся я, возвращая взгляд на сенатора.

— Если ты думаешь решить это громкое дело в свою пользу и улизнуть в свой Смиртон — я не позволю.

А вот тут у меня самого искры их глаз едва не посыпались.

— Мне сложно сейчас уследить за вашей логикой, но я надеюсь, что адвокат вам обрисовал серьезность проблемы вашей дочери? — заговорил я жестко. — Даже если вы везде ее поддержите, Рэндольф Сазерленд очернил ее на весь Клоувенс, представив опасной для общества! Даже если мои показания услышат, этого не изменить! Никто не будет сочувствовать ей! — Тут я не сдержал усмешки: — Уж даже если вы неспособны, что говорить о других?

Он принялся набирать новую порцию воздуха — также медленно и угрожающе, что я решил проскочить с финальным аккордом:

— Ей понадобится опекун. Тот, кто будет отвечать за нее каждый день. Вы понимаете всю серьезность?..

— Ты будешь ее опекуном, — перебил он меня решительно.

— Само собой, — не успел сбавить скорости я, продолжая на всем скаку: — Только вот ей теперь надо будет об этом сказать!

— А ты разве не сказал? — ехидно усмехнулся он, и тут до меня дошло, что последние несколько фраз не совпадают с его основным настроем.

— Нет, — обескураженно замер я. — Это серьезное решение.

— Чем оно серьезней твоего заявления о том, что Робин — твоя избранная?

— Это — отсутствие выбора. Я не хочу загонять ее в угол. — Уж не знаю, как он заставил меня диагностировать главную причину своей главной головной боли, но эта мысль изводила меня последнюю неделю.

Чтобы Робин могла продолжить нормальную жизнь, ей требовался опекун, с которым она будет проводить от десяти часов в сутки и который будет ответственен за нее — докладывать о состоянии и любых угрожающих ситуациях. Это унизительно.

И я должен сказать ей об этом. Но мне было тошно.

Райт некоторое время смотрел на меня, прежде чем продолжить:

— Ты понравился мне. С первого знакомства. — На мой скептический смешок, он только поднял ладонь, призывая придержать скепсис. — Ты меня не боишься. Но и глупым тебя не назвать. Ты преданный. Работе, слову, принципам… Думаю, будешь таким же преданным и мой дочери.

— Вы только что угрожали не пустить меня в Смиртон… — напомнил я.

— Я должен был проверить. Робин — моя единственная дочь. Я люблю ее. Очень. — Райт помрачнел. — Хоть и не всегда мне удается