Фронт и тыл Великой войны - Юрий Алексеевич Бахурин

гусар приняли свой обычный вид. Злые языки говорили, будто взятый в плен германский кавалерист рассказывал, как один из его товарищей едва не попал в психиатрическую лечебницу за то, что в своем донесении показал, что видел русских всадников, сидевших на зеленых лошадях»[1308].

Высочайший смотр 3-го кавалерийского корпуса, состоявшийся 29 марта (11 апреля) 1916 года. За императором Николаем II в шеренге слева направо: командир корпуса генерал от кавалерии граф Ф. А. Келлер, генерал Брусилов, великий князь Дмитрий Павлович

Если в ходе кампании 1914 года установленные в мирное время нормы еще соблюдались, то Великое отступление сделало их в немалой степени бессмысленными. Во-первых, началась масштабная эвакуация из западных окраин империи. Армии было необходимо спасать собственное движимое имущество. Оно постоянно пополнялось за счет оставленного мирным населением и интендантством добра. Важнейшие железнодорожные пути оказались в руках неприятеля, а оставшиеся не справлялись с выросшей нагрузкой. Как следствие, в конце лета 1915-го уже требовалось по одной лошади на троих военнослужащих против «1 к 5» годом ранее.

Лошади, как и люди, гибли в боях и болели. Помимо безвозвратных потерь, чуть менее 5 % всего конского поголовья в действующей армии постоянно находилось на лечении. Восполнение убыли на фронте сверх плана постепенно приводило к сокращению резервов в тылу. Стараясь сберечь лошадок, военное ведомство организовывало в ближнем тылу сборные пункты для подкормки изнуренных животных и наблюдения ветеринаров. Кроме того, постоянно действовали фронтовые, армейские и корпусные этапные ветеринарные лазареты, передовые и обозные ветлазареты в отдельных частях, полевые ветеринарные аптеки и дезинфекционные отряды[1309]. С учетом ведения неприятелем химической войны разрабатывался ряд вариантов противогазов для лошадей. В их числе следует упомянуть влажный конский противогаз системы ветврача Гонтарева — матерчатую торбу с нескольким парами тесемок и полупрозрачным слоем ткани на уровне глаз, конский противогаз магистра ветеринарных наук Лавриновича — торбу с шаровидным намордником, матерчатыми «очками» для глаз на проволочном каркасе и рукавами для пропускания поводьев, и торбу Ветеринарной лаборатории МВД для тягловых лошадок в обозах 2-го разряда — самую простую по исполнению: намордник вкупе с мешком, в который помещалось пропитанное нейтрализующей жидкостью сено. Хотя Химический комитет заказывал каждый из перечисленных противогазов в большом количестве, на деле применялся разве что последний[1310].

Силуэты войны: в период авангардного боя главные силы успевают покормить лошадей и подготовить еду людям

Ранее я упоминал о перебоях с поставками фуража для лошадей, когда из-за нехватки сена их приходилось кормить мукой. В августе 1916 года дело дошло даже до выпечки специального «лошадиного хлеба». В поставленной 22-й пехотной дивизии муке был обнаружен мучной червь. Употреблять в пищу хлеб из такой муки нельзя, но и дать продукту пропасть было бы слишком расточительно. «Ее решено было извести на хлеб, но хлеб давать взамен овса лошадям», — описывал прапорщик Бакулин[1311]. Заботясь о непарнокопытных едоках, муку просеивали через сито и добавляли в нее немного молотой пшеницы. Хлеб для лошадей по качеству превзошел ржаной, которым довольствовались войска. Солдаты охотно уписывали его, а вот делились ли с сивками — неизвестно.

В том же 1916 году подготовка и проведение Брусиловского наступления потребовали реквизиции еще большего количества лошадей. Срочно открывались новые сгонные и сдаточные пункты, уже не только в уездных городах, но и вне их пределов. Крестьяне лишались тяглового скота и вдобавок должны были на несколько дней бросать полевые работы.

Согласно документам 36-го Донского казачьего полка 3-й очереди, 1 (14) февраля им были получены лошади «в числе 30 шт[ук] и 27 октября [9 ноября] в числе 54 штук, хотя признаны годными к службе в строю, но мелки и слабосильны, имеющие рост от 2 ар[шин] ½ вер[шков] [1,45 метра] до 1 ар[шина] 14½ вер[шков] [1,36 метра], недомерки, монгольских и туркестанских степей, для рослых и тяжелых казаков 3 очереди не вполне подходящие»[1312]. По сравнению с этим в пехотных частях учет конского состава велся весьма небрежно. Полки с от 75 до 100 % сверхкомплекта заявляли о 50 % некомплекте. Такое количество лошадей было попросту нечем кормить. Как следствие, зимой 1916–1917 годов с только что образовавшегося Румынского фронта пришлось срочно выводить несколько кавалерийских дивизий. Речь шла буквально об их спасении, ведь бескормица и массовый падеж были равносильны уничтожению конницы[1313].

1917-й планировалось начать с новых реквизиций, дабы к середине года в действующей армии находилось 2 миллиона лошадей. Предсказать разгневанную реакцию крестьянина на изъятие было несложно, посему Ставка решила сперва провести закупку конского поголовья. Затем дело перешло бы и к реквизициям в центральных губерниях согласно утвержденной главами Военного министерства, МВД и Министерства земледелия разверстке и при участии земств. План не сработал: хлеборобы отказывались продавать лошадок, а земские управы — реквизировать их. Обеспечение войск конницей отчаянно пробуксовывало, а после падения самодержавия крестьяне и вовсе стали требовать назад лошадей, отнятых старым режимом.

ГУГШ предписывало военным округам поскорее сбагривать уже закупленных коней в армию. Дефицит фуража в ней становился все острее, частям приходилось самостоятельно добывать его, а от продовольственных комитетов толку было как от козла молока. И в эту труднейшую пору лошадкам довелось тянуть лямку снабжения продовольствием большей части армии, поскольку на железных дорогах творился хаос[1314].

Мортирная батарея в походе

В своем Отечестве пока не нашлось режиссера, что создал бы кинокартину под стать «Боевому коню» Стивена Спилберга, только о Русском фронте. Но в архивах его дожидаются достойные воплощения на экране сюжеты, подлинные переживания и чувства тех, для кого война была не синематографом.

«Вчера оседлал своего любимца “Янычара”, так зовут мою лошадь, и поехал вдоль германских позиций по железной дороге, настроение было грустно тяжелое, небольшой лес закрывал меня от взоров врага, мне захотелось подразнить его (что я делаю, когда у меня тяжело на душе), — писал неизвестный русский офицер своей даме сердца в ноябре 1916 года. — Я поехал к разрушенной станции, откуда начиналось открытое место, замаскированное искусственно весьма плохо. Около меня был доктор, который поехал со мной, но при первом разрыве снаряда быстро ретировался восвояси. Я качнул своего “Янычара” и помчался вперед, снаряды рвались, перелетая и не долетая, наконец заработал пулемет, и под хохот смерти я вышел из-под обстрела. Моим партнером теперь я имею смерть, но пока жизнь побеждает…»[1315].

Нередко случалось так, что кавалерийская лошадь становилась тягловой. Казалось