История Смотрителя Маяка и одного мира - Анна Удьярова

Потом он никогда не мог точно рассказать, что именно происходило в горном поселении, как никогда после Тео не мог разыскать это место или кого-либо из его обитателей. Если он начинал рассказывать, то обычно сбивался в самом начале, а потом уже вытягивал из своей памяти, как нитки из спутанного клубка, разные эпизоды, которые тем не менее планомерно приводили к одному и тому же исходу. Много раз Тео думал, что было бы, если бы он повёл себя по-другому, если бы позволил себе остаться с радостными отшельниками. И тогда лёгкий холодок сбегал по ступеням ключиц…

Он жил у доброй женщины по имени Гишта. Никто не спрашивал у Тео, откуда он и что собирается делать дальше – он как будто вернулся домой после долгого путешествия. Вот только такого дома у него никогда не было. Такого, где много людей и все ему почему-то рады. Родной дом Тео в Навите всегда был гостеприимным – часто в комнатах для гостей жили совершенно незнакомые Тео люди, которых его отец приглашал со всех уголков Королевства, – но все, даже члены семьи, смотрели друг на друга со стороны и приближались, только когда это было действительно нужно. Подбираться к разговорам о чем-то важном следовало очень осторожно, как готовить слушателя к главной теме мелодичной увертюрой, иначе легко было допустить бестактность.

Может быть, поэтому в горном поселении Тео чувствовал себя как репейник осенью: гонимый ветром, вынужден он цепляться за всё вокруг, а за других таких же – прежде всего. Такие были правила. Всё остальное было гораздо легче: Тео сразу привык к размеренной, полной бодрящего физического труда и свежего горного воздуха жизни. Он вставал с рассветом, помогал Гиште натаскать воды из ручья (там же умывался ледяной водой с запахом корней весенней травы), затопить печь, потом завтракал с хозяйкой и её дочкой, а затем шёл гулять по горным склонам – один или, когда не было занятий в школе, с девочкой. Помогал жителям посёлка строить новые дома, сажать деревья, укреплять дороги. А вечером, вместе со всеми, шёл в дом Фрата, в котором была самая большая комната в посёлке – для проведения Обряда.

Узнав как-то, что Тео учился на служителя Защитника, обитатели посёлка прониклись к нему осторожным почтением. Но потом, убедившись, что чужак вовсе не смотрит на них свысока, стали даже расспрашивать обо всём подряд – и Тео рассказывал то, что ему казалось подходящим из книг библиотеки Ледяного Замка.

К слову, мысли о Школе никогда не покидали его надолго: даже смотря на сиреневую дымку вечерних гор с порога своего нового дома, Тео вспоминал холодные коридоры и башни Замка, с которых земля казалась такой далёкой, и чёрные птицы, пролетая совсем рядом, вспарывали своими криками темнеющее небо.

Фрат, как оказалось, был кем-то вроде старосты: к нему приходили за советом, за помощью. Он же проводил Обряд (несколько раз он пытался предложить проводить ритуал Тео, признавая тем самым его статус «учёного» служителя, но тот всегда с таким рвением протестовал, что вскоре Фрат сдался).

О том дне, когда бывший слушатель Гранций попал в поселение, они никогда не говорили, хотя Фрат всегда искал разговоров с Тео на самые разные темы. Возможно, такова была его обязанность в поселении – поддерживать новичков. Но, как бы там ни было, постепенно Тео стал даже иногда уклоняться от разговоров: не то чтобы ему был неприятен собеседник, но всё время казалось, что Фрат оценивает, правильно ли поступил тогда, на обледенелой горной дороге. Хотя внешне это было не определить, и Тео приписывал такое ощущение своей обострившейся в непривычных условиях боязни праздной близости. Хотелось уйти подальше, спрятаться от самых прекрасных людей на свете. А они действительно были прекрасные: умные, сильные, красивые, они чтили Защитника, как послушные дети – хороших родителей, не рассчитывая, конечно, на подарки, но точно зная, что утром Зимнего праздника найдут в тайнике именно то, что ждали весь год.

Тео всё не чувствовал себя лучше и мучительно долго обходил с ярким фонарём все уголки своей души, чтобы убедиться, что не сражён недугом высокомерия. Боль за себя и за других, пульсирующая где-то глубоко, за каждой утренней улыбкой солнечному дню, не давала приврать. Дело было не в том, что он не мог, не хотел жить так. Дело было в маленькой, неприметной строчке Жизеописания, которую он часто повторял себе, ещё когда учился в Школе просветителей: «И вышел Он к Морю, и Море было прекрасно, но Душа Его отравляла всё вокруг. И не захотел Он отравлять Море, и поник головой, и направился прочь». Вот это «поник головой» Тео представлял тогда очень хорошо. Поэтому почти не удивился, когда в посёлке появился Дабин – странный тип, которого Фрат привел с обледенелой дороги в злую весеннюю метель. Исполняя завет Защитника помогать каждому, попавшему в беду, жители приютили путника, как раньше они помогли Тео. Но Дабин вовсе не был благодарен своим спасителям: он всё время ворчал, предсказывал всем скорую гибель под огромной лавиной и со смехом говорил, что поселенцам не мешало бы спасти ещё пару путников, чтобы уж наверняка заслужить внимание Защитника и гарантированное место в будущем Бытии.

Иногда Дабин приходил на Обряд, но чаще всего сидел в доме на окраине, который ему выделили добрые жители, и никого не желал видеть. Кроме Тео. К бывшему слушателю неприветливый гость почему-то проникся необоснованным доверием. Тео выслушивал этого полусумасшедшего человека со смесью чувств долга помощи тому, кто в этом нуждается, и, со временем всё более сильного, интереса.

Мысли Дабина, его рассуждения казались хаотичными, непоследовательными и сначала немало раздражали отточенный логическими упражнениями рассудок Тео. Но постепенно он стал замечать, что всё чаще соглашается со своим собеседником, кивает ему или с удивлением видит высказанную бродягой мысль в мутных зеркалах своих раздумий времён Ледяного Замка. Но кто был этот человек, как он оказался один в горах – они оба умалчивали. Прошлого не существовало – это было одно из негласных правил возможности новой жизни.

Как-то раз кто-то заметил, что Дабин рисует углём на деревянной стене – и рисует превосходно. Он нарисовал тогда птицу, и она словно рвалась в небо, отбрасывая костыли своего несуществования. Действительно, у него был редкий талант видеть то, чего увидеть нельзя, когда смотришь просто так, прямо, как белка смотрит на кроны деревьев – рассчитывая прыжок и оценивая, где вкуснее орехи.

Жители тоже увидели это, и Фрат, обрадованный, что нового поселенца можно пристроить хоть к чему-нибудь полезному и созидательному, попросил его расписать стену своего дома,