Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова

Жизнь во Франции открыла ему творческий (поэтический, философский) и политический миры. Он, обладавший могучей энергией первопроходцев, не мог не мечтать привить английской культуре ренессансные достижения Европы. Восьмидесятые годы были в Англии годами баллад, девяностые – драматургии. Это, как представляется бэконианцам, – заслуга Бэкона. Уча других, он должен был писать сам. Но публиковать под своим именем пьесы и прозу не мог: он ведь искал высокой государственной должности – и как средство к существованию, и как инструмент, с помощью которого можно претворить в жизнь далеко идущие гуманистические планы. Литературная и учительская деятельность Бэкона девяностых для нас – невидимая сторона Луны, мы знаем, что она есть, но глазами ее не увидеть. Бескровные, но выматывающие сражения за важные юридические посты и терзания от постоянных неудач, безденежья, непризнанности – видимая сторона светила. Об этом материала сколько угодно. А его деятельность за письменным столом сокрыта от нас – Бэкон был человек тайны.

Вернемся опять к произведениям шекспировской эпохи. Марстон тоже согласен, что Бэкон – автор «Венеры и Адониса». Но поэта-пастушка он считает на этом этапе просто одним из учеников Бэкона. Поэма хоть и не подписана именем «Шекспир», посвящена Саутгемптону, а под посвящением стоит: «Уильям Шекспир». Так что для Холла и Марстона поэт, который в 1593 году назвался этим именем и фамилией, – Бэкон. В «Сатирах» Марстон превозносит Бэкона, не называя его имени, но давая точные приметы: превосходный, «юридический» язык, ум, талант, образованность, краса Кембриджа. Но тогда уже многие знали, чья заслуга блестящего поэтического одеяния поэм, среди них дон Кембриджа Габриель Харви (1550-1631), поэт и видный литературный деятель, учитель Спенсера, автора «Королевы фей», притязавший на создание александрийского английского стиха. Сочинения его не только тяжеловесны, но и переполнены аллюзиями, многие из которых до сих пор не поддаются расшифровке.

После «Венеры и Адониса» (1593) и «Лукреции» (1594) бряцающее имя прямо не появлялось до 1598 года. Но уже в 1592 году Роберт Грин перед самой смертью назвал автора пьесы «Генрих VI. Часть 3» «Shake-scene». Грин, очевидно, знал о появлении юного многообещающего драматурга. А Габриель Харви в сонете «Горгона» 1593 года говорит о некоем втором «Shakerly», талантливом поэте, сменившем Марло. Эти видоизменения имени «Shake-speare» свидетельствуют, что с самого начала оно воспринималось как псевдоним, которым легко играть и который употребляется автором (или авторами) как ширма. В памфлете 1595 года «Полимантея» [343] на полях перечислены все драматурги, вышедшие из стен Кембриджа, среди них Шекспир, о котором черным по белому сказано, что он – автор поэм «Венеры и Адониса» и «Обесчещенной Лукреции». Эта книжица, сообщающая, что Шекспир – выпускник Кембриджа, известна всем шекспироведам, но стратфордианцы ее замалчивают – такова их манера. Да что тут и скажешь. Все это свидетельствует о важном факте: кто скрыт под псевдонимом «Шекспир», уже тогда в определенных кругах не было тайной, но желание не обнародовать настоящее имя уважалось. И уже тогда и за Shake-scene, и за Shakerly стоял начинающий литератор.

Таким образом, имеются бесспорные свидетельства, что Бэкон писал не один и что в это же время, в начале девяностых, явилось миру новое замечательное дарование («Горгона» Габриеля Харви). У него есть учитель, с которым они вместе пишут, и есть псевдоним «Shake-speare». Для двора и литературной братии тайна содружества очень скоро перестала существовать. Конечно, знали не все, только посвященные.

ЮНЫЙ ПАСТУШОК ХОЛЛА

Сатиры Холла и Марстона комментированы, но стратфордианцами, и потому читать их надо, надев критические очки. Они обо всем судят со своей колокольни, что, конечно, можно понять, но результаты их осмысления не только не дают ответов на недоуменные вопросы, но и создают новые.

С Лабео у Холла и Марстона все ясно, это Фрэнсис Бэкон. Другое дело – юный пастушок, о котором писал в своих сатирах Холл: действительно ли это Ратленд? Прежде всего надо поискать в окружении Бэкона молодого человека, который был так талантлив, что опытный литератор взял бы его в напарники.

У меня есть подозрение, что у Бэкона какое-то время было подобное поэтическое содружество с Кристофером Марло. Потому, наверное, хроники и комедии Шекспира написаны не без влияния Марло. Например, много общих мест в «Венецианском купце» Шекспира, «Мальтийском еврее» Марло, первый раз опубликованном в 1633 году, а также в эссе Бэкона «О ростовщичестве». Так что сотрудничество с одаренным поэтом было, возможно, не внове для Бэкона. Добавлю, что и Бэкон, и Марло были, как теперь говорят, нетрадиционной сексуальной ориентации, чему имеются документальные подтверждения. Марло оставил Кембридж в 1587 году, и вскоре театральный мир Лондона смотрел с немалым изумлением и восторгом его «Тамерлана Великого», сыгранного труппой лорда-адмирала с Эвардом Эллином в главной роли. Умер Марло от удара ножа в голову в 1593 году, нож попал прямо в глаз. Почти все пьесы Марло издавались уже после его смерти. «Трагическую историю доктора Фауста» зарегистрировал в Реестре печатников 7 января 1600 года Томас Бушел (Thomas Bushel), слуга и любимый ученик Бэкона.

В 1600 году выходит комедия Бена Джонсона «Празднество Цинтии», главный герой которой – поэт-придворный Аморфус. Чертами характера, дарованиями это – Ратленд, документально подтвержденный ученик Бэкона, каким он встает из панегириков в «Кориэте», исторических источников и архивных материалов. До событий пьесы, как сообщает Джонсон, Аморфус пил из родника муз – аллюзия на Овидиеву цитату на титуле «Венеры и Адониса». Завуалированное, но тогдашнему читателю понятное указание на то, кто прототип комедии. А в начале пьесы, согласно прихоти драматурга, Аморфус поменял его на родник себялюбия. Аморфус-Ратленд, пьющий из источника муз, – это Пунтарволо из предыдущей пьесы, а Пунтарволо по-итальянски – «Летающее острие», то есть острие, которым машут.

Значит, для Джонсона Ратленд – поэт «Потрясающий копьем». Ну а Ратленд, как известно из документальных свидетельств, – с одиннадцати лет подопечный Бэкона.

Стало быть, в начале девяностых среди близких людей Бэкона был юный талантливый поэт. В 1587 году Ратленд приехал учиться в Кембридж, как раз когда Марло покинул университет. С 1688 года Ратленд – подопечный Бэкона. В сентябре 1592 года умирающий Роберт Грин в покаянной книге пишет с досадой о свалившемся на голову совсем молодом драматурге, обладающем большим самомнением, который почитает себя единственным Потрясателем сцены (Shake-scene). А из «Дневника» театрального антрепренера Филиппа Хенслоу (Philip Henslowe) известно, что в марте третьего дня того же года игралась новая пьеса «Генрих VI.