Введение в теоретическую лингвистику - Джон Лайонз

Джон

Лайонз

ВВЕДЕНИЕ

В ТЕОРЕТИЧЕСКУЮ

ЛИНГВИСТИКУ

Перевод с английского языка

под редакцией и с предисловием

В. А. ЗВЕГИНЦЕВА

Москва

"ПРОГРЕСС"

1978

John

Lyons

Professor of General Linguistics

University of Edinburgh

INTRODUCTION

TO THEORETICAL

LINGUISTICS

Cambridge

At the University Press

1972

В. Звегинцев. Теоретическая лингвистика на перепутье (О книге Дж. Лайонза «Введение в теоретическую лингвистику»)

1.

У книги профессора Эдинбургского университета Джона Лайонза счастливая судьба. Впервые опубликованная в 1968 году, она многократно затем переиздавалась. Ей было посвящено довольно большое количество в основном благожелательных рецензий[1]. Она была переведена на французский (в 1970 г.), испанский (в 1971 г.) и немецкий (в 1971—1972 гг.) языки, а ныне предлагается советскому читателю в русском переводе  — успех, который редко сопутствует книгам такого рода (пока непревзойденный рекорд переводов держит «Курс общей лингвистики» Ф. де Соссюра). Следует думать, что такой успех был обусловлен и достоинствами самой книги и тем обстоятельством, что она отвечала потребностям, возникшим в ходе развития науки о языке в данный период. Видимо, с описания сложившейся к этому времени ситуации в лингвистике и следует начинать разговор о книге Дж. Лайонза — это тем более оправданно, что она несет на себе ясный отпечаток всей сложности этой ситуации.

2.

В бурном развитии науки о языке, последовавшем за окончанием первой мировой войны и изобиловавшем созданием многочисленных лингвистических школ, направлений и теорий, Великобритания занимала несколько стороннюю позицию. В этой сфере духовной деятельности она оставалась верной себе и строго соблюдала классические традиции изучения языка, восходящие к античности. Естественным образом эта классическая традиция в Великобритании подверглась некоторым преобразованиям, обусловленным особенностями структуры английского языка (о них еще будет идти речь), но в общем мало отступала от «общеевропейского стандарта». Пожалуй, единственный вклад, внесенный английскими лингвистами в борьбу идей, которая развернулась в это время в мировой лингвистике, сводился к созданию так называемой Лондонской школы лингвистики, которую возглавил Дж. Фёрс. Надо, впрочем, отметить, отнюдь не принижая заслуг Дж. Фёрса, что его школа, развивавшая концепцию «контекста ситуации» Бронислава Малиновского и рассматривавшая употребление языка как одну из форм человеческой жизни, выполняла в значительной мере оборонительные функции. Она стремилась преградить путь проникновению в Великобританию антименталистической блумфилдианской лингвистики, противопоставляя этой последней такое изучение языка, которое позволило бы выделить значимые единицы, объединяющие в себе лингвистические и внелингвистические знания, поскольку, по определению Дж. Фёрса, «модусы знания предполагают модусы опыта». Современный представитель «неофёрсианской» теории (получившей наименование «системной грамматики») Майкл Холлидей остается верным заветам своего учителя, но вместе с тем уже стремится учесть концепции, зародившиеся в недрах современной социолингвистики и функциональной лингвистики.

Усилия Дж. Фёрса не ознаменовались, однако, полным успехом, и ряд наиболее восприимчивых к новым веяниям английских лингвистов (среди прочих к ним относится и Дж. Лайонз) восприняли многое из того, что шло из заокеанской дали и что известно теперь под именем таксономической блумфилдианской и постблумфилдианской лингвистики. Здесь нет надобности излагать существо этой лингвистической «парадигмы», но о некоторых главных ее чертах следует напомнить, так как от этих ее особенностей отталкивалось следующее звено в цепи становления современной лингвистики, связанное с именем Н. Хомского. Это уместно сделать также и потому, что таксономическая лингвистика Л. Блумфилда вовсе не канула в прошлое, но сохраняет свои позиции в некоторых областях лингвистического исследования и таким образом выступает в сегодняшней лингвистике в качестве живой силы. Как это ни может показаться парадоксальным, но именно ученый из Великобритании — Р. Робинс — недавно выступил с настоятельным призывом вернуть дескриптивную лингвистику в британские (да и вообще во все) университеты, так как «она имеет достаточно заслуг, чтобы занять свое место в преподавании. Блумфилдианские описания способны дать нелингвистам и студентам, начинающим изучать лингвистику, картину того, что такое лингвистика, к чему она стремится и что значит «лингвистически рассуждать» о языке и о языках»[2].

Все теоретическое содержание дескриптивной лингвистики вполне укладывается в «Ряд постулатов для науки о языке» Л. Блумфилда, которые своей нарочито «строгой» формой изложения, включающего «гипотезы» и определения, производят ныне даже несколько комичное впечатление. Главный теоретический тезис «Постулатов» в сущности заключается в том, что никакой теории и не надо. Нужны лишь «объективные» и, конечно, строгие процедуры сегментации и описания языка. Но у самого Л. Блумфилда, кроме «Постулатов», был и другой труд — «Язык», где теория все же была. И вообще Л. Блумфилд оказался шире «блумфилдианства», так как все же говорил о значении (вынося его за рамки лингвистического описания) и давал определение таким единицам, как слово, словосочетание и даже предложение. А «блумфилдианство», и в особенности постблумфилдианство, замкнулось в значительно более узких рамках.

Дескриптивная лингвистика, включавшая в себя методические установки Л. Блумфилда и его последователей, твердо усвоила тезис Ф. Боаса о совершенной непригодности традиционной «европейской» лингвистики для описания индейских языков, с которыми пришлось столкнуться американским языковедам и которые никак не согласовывались с лингвистическими представлениями, выработанными преимущественно на материале индоевропейских языков. Ф. Боас требовал независимого от заранее заданных схем описания языков, описания их «изнутри». То, что первоначально было подсказано потребностями изучения индейских языков, приобрело, однако, в дескриптивной лингвистике универсальную значимость. Она поставила своей целью создать совершенно новые процедуры описания языков, которые были бы одинаково пригодны для любых языков, независимо от их структурных особенностей и тем более — генетических классификаций. Полностью освободиться от гнета европейской лингвистической традиции, конечно, не удалось, хотя и делались декларативные заявления об абсолютной никчемности такой, например, категории, как слово, которое занимает в европейской лингвистике центральную позицию (почему и можно назвать ее лексико-центрической). Волей-неволей пришлось во многом оставаться в кругу тех же самых понятий, категорий и единиц. Но методы их выделения и описания имели безусловно совершенно оригинальный характер. Однако этим дело не ограничилось — подверглись изменению акценты лингвистического исследования. И это последнее обстоятельство особенно существенно при оценке дескриптивной лингвистики. Все выработанные в ее пределах описательные процедуры, начиная от работ самого Л. Блумфилда, получившие наиболее полное выражение в работах 3. Хэрриса и представленные в современной американской лингвистике ее наследниками — тагмемикой, стратификационной грамматикой и грамматикой зависимостей, — все это лишь производное от общих методических установок, характеризующих дескриптивную лингвистику в целом. А эти установки требовали: полного отказа от учета значимой стороны лингвистических единиц (и шире — от всякого функционализма), вычленения лингвистических единиц посредством чисто формальных процедур, опирающихся на окружение (аранжировку), последовательность и встречаемость, упора на устную речь, сугубого следования индуктивным принципам исследования (стоит вспомнить знаменитое положение Л. Блумфилда: «Единственными полезными обобщениями относительно языка являются индуктивные обобщения»).

Но превыше всего этого стояли два принципа: строгость и объективность. Чуть ли не обожествляя оба эти принципа и стремясь укрепить их, дескриптивная лингвистика шла на союзы с теорией информации, кибернетикой, математической статистикой и логикой, иногда теряя грань между этими науками и собственно лингвистикой. Как писал позднее один из видных представителей дескриптивизма Чарлз Хоккетт, «мы искали «строгости» любой ценой»[3], «хотя мы и не располагали достаточно строгим ее определением»[4], а когда это казалось нужным, то «готовы были подогнать свой материал, если этот подогнанный материал больше, чем реальные факты языка, подходил для некоторых методических демонстраций»[5].