Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В апреле 1592 года печатник Ричард Филд получил лицензию, дающую право печатать поэму «Венера и Адонис». Поэма вышла весной или в начале лета 1593 года, имени автора на титуле не было, но автор приложил к ней посвящение Генри Ризли графу Саутгемптону, подписанное полным именем и фамилией
«Уильям Шекспир». Из писем того времени известно, что Ратленд и Саутгемптон были неразлучные друзья. Это было рождение псевдонима. В 1594 году он опять появляется под посвящением Саутгемптону, приложенным к поэме «Лукреция». Значит, в первой половине девяностых годов «Шекспир» уже был известен и как поэт, и как драматург. Оба посвящения явно написаны молодым человеком, социальной ровней Саутгемптону, но который Саутгемптоном восхищается до кокетливого самоуничижения – это его любимый старший друг.
А осенью 1593 года Габриель Харви пишет и издает (уже упомянутую) поэму «Горгона» [344]. Подзаголовок у нее «Чудесный год». В ней Харви прощается с только что погибшим в пьяной ссоре Марло и приветствует появление нового поэтического таланта, отчего и год назван «чудесным». Но он еще и предупреждает юное дарование не быть самовлюбленным, не расточать себе похвал – даже великие поэты, уверенные в своем таланте и неуязвимости, смертны. Восхищаясь талантом нового поэта и поучая его – Харви был доном Кембриджа и литератором, – он назвал его «Вторым Шейкерли» [345], как видно, имея для этого основания. Некоторые историки литературы отождествляют второго Шейкерли из поэмы Харви с Шекспиром.
В 1594 и 1595 годах анонимно выходят вторая и третья части «Генриха VI». Четыре года после «Лукреции» псевдоним не появлялся ни разу. В это время, начиная с осени 1595 года и кончая осенью 1597 года, Ратленд путешествовал за границей, и в 1596 году не вышло ни одной пьесы Шекспира. По его возвращении из Италии, начиная с 1597 года, кварто начинают выходить регулярно, сначала анонимно, а с 1598 года они уже уверенно носят это имя.
Все это относится к первому десятилетию творчества. Во втором десятилетии под новыми пьесами псевдоним появляется трижды. Это пьесы – «Гамлет», «Король Лир», «Троил и Крессида». Другие новые пьесы этого десятилетия, вошедшие в Первое Фолио, при жизни Ратленда никогда не носили имя «Уильям Шекспир»: он их не публиковал, хотя на сцене они игрались. Ратленд – подопечный и ученик Бэкона с 1587 года. И есть все основания предположить, что пастушок Холла, из-за которого Лабео-Бэкон бросил поэтические упражнения, – граф Ратленд, юный поэт, впервые заявивший о себе как драматург в 1592 году, а как поэт в 1593. О том, что Ратленд был поэт, мы знаем также благодаря Илье Гилилову, из поэтического сборника «Жертва любви, или Жалоба Розалины», из «Кориэтовых нелепостей», а также из комедий Джонсона. Он связан с Кембриджем, исключительно талантлив и только что вернулся из Италии. Есть и другие качества, не очень похвальные: самомнение, склонность к шутовству и непристойностям, любит хвалить себя и хвастаться победами над слабым полом. Талант у него колоссальный, именно из-за этого Лабео, сотворивший поэта, как Пигмалион Галатею, и произведший в глазах окружающих чудесную метаморфозу, бросил «баловаться» литературой: на фоне великолепных стихов ученика отсутствие поэтического дара в его умно сделанных пьесах вопияло. Это не смертельно, но Бэкону, которому во всем остальном не было равных, свидетельство столь очевидного изъяна в палитре талантов было неприятно, по-человечески его можно понять.
Холл и Марстон скоро осознают, что поэтическая составляющая пьес принадлежит перу младшего соавтора. И Марстон будет коленопреклоненно относиться к поэту, обладающему сладчайшим поэтическим даром. Сам он, написав несколько пьес в подражание Шекспиру и еще «Месть Антонио», трагедию мести, вышедшую одновременно с «Гамлетом», имеющую тот же сюжет и доставившую мучительные страдания исследователям, вскоре после второго издания
«Гамлета» оставил литературную деятельность и принял сан. Комментаторы тщетно пытаются объяснить одновременное появление двух пьес, имеющих близкое сюжетное сходство. Одновременность можно объяснить или тем, что кто-то у кого-то списал, или тем, что обе пьесы восходят к одному источнику – Прото-Гамлету, который уже существовал к 1589 году. Вот один из аргументов, который стратфордианцы используют, пытаясь установить дату написания шекспировского «Гамлета». Не могло того быть, чтобы не Шекспир придумал свою самую гениальную пьесу, а позаимствовал ее сюжет у другого автора. Такого даже помыслить нельзя. Загадка эта так для них и остается загадкой [346].
Вот потому Марстон и написал «Пигмалион», поэму, в которой скульптор силой своего гения сотворил дивной красоты изваяние и всем своим существом полюбил его: он знал, что соучастником «Шекспира» был ученик Бэкона Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд, который был моложе учителя на пятнадцать лет и отвечал на любовь учителя платонической любовью. Потому и приложил к поэме поэтическое послесловие с цитатой из «Венеры и Адониса», из которой явствует, что Лабео (Бэкон) был своим созданием отвергнут.
«ГАМЛЕТ» У НЭША
Если последовательно придерживаться принятой точки зрения (соавторы – Бэкон и Ратленд), то брезжит такая разгадка. «Гамлет», о котором Нэш писал в 1589 году, в предисловии к роману со стихами «Менафону» Грина, был сочинен Бэконом. Ученые называют его «Прото-Гамлет» или еще «Ур-Гамлет». Ратленд был тогда слишком юн и в том давнем варианте не участвовал. Но Бэкон уже разглядел силу дарования нового подопечного. Недаром же он вместе с кембриджским наставником Ратленда ездил в Бельвуар – присутствовал плакальщиком на похоронах четвертого графа.
Нэш называет автора «наш английский Сенека», причисляет его к «новеринтам» [347], но, в отличие от других «новеринтов», успешно пишущим. Этим словом, как правило, начинал речь глашатай, объявлявший подданным очередной закон. Нэш таким способом намекает на профессию автора «Гамлета». Из-за этого «noverint»’а среди современных шекспироведов разгорелся сыр-бор. Они почти единодушно считают автором «ПротоГамлета» Томаса Кида. Вот как об этом пишет Гарольд Дженкинс, комментатор Арденского «Гамлета»: «Конечно, Нэш нигде на самом деле не говорит, что именно Кид – предмет его сатиры, но когда все оружие сатиры – аллюзии и намеки, было бы наивно полагать, что если что-то не выражено прямо в словах, то оно и не подразумевается. Утверждение Мак-Керроу – “нет резона предполагать”, что Нэш имеет в виду Кида – должно расцениваться, как редкое, но изумляющее заблуждение (astonishing aberration) [348]». Немного
