Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

Артур Миллер рассказывал мне, что у нее было растоптанное детство, попранное чувство любви… В последующие годы она все время самоутверждалась, ей было очень важно, что ее любят. Причем любят не как звезду, не как артистку, а… Она ложилась спать с ощущением, что никому не нужна, что она в мире одна. Ей хотелось, чтобы немедленно кто-то ее обнял, кто-то с ней был рядом. Ну и, конечно, был заложен психический сдвиг. Она, конечно, не была уже обыкновенным, нормальным человеком.

И я иногда думаю, что это в какой-то степени относится и к Борису: стремление быть рядом с другим существом, ничего не знающим ни о его жизни, ни о тяжком грузе его деятельности или даже грузе преступлений, которые, может быть, за ним есть, а только любит его в эту ночь, обнимает, говорит, что он единственный. Не скажу, что это оправдывает его в моих глазах, но, возможно, это была уже часть его характера, где одна черта вытесняла другую и в то же время не могла без нее существовать.

Борис всегда, часто говорил, что главная женщина в его жизни – мама.

Анна Александровна Березовская умерла 3 сентября 2013 года, на полгода пережив сына. При его жизни мы не были с ней близки, хотя она всегда ходила на все акции «Триумфа». Она очень любила искусство, наверно, от нее и пошла бескорыстная приверженность, преданность Бориса искусству. А сблизились мы уже после его смерти, она спрашивала, что я думаю о судьбе ее сына. Ведь она его видела очень редко. Ей, тяжелобольной, трудно было летать в Лондон, чтобы повидаться с сыном.

Не помню, чтобы Анна Александровна о ком-то плохо отзывалась, внуки ее обожали, ее все навещали, она была абсолютная константа положительности, устойчивости этой семьи. Я была у нее в квартире на Лазурном Берегу дней за пять до ее кончины. Она была уже в очень тяжелом состоянии, и всем было ясно, что остаются считаные дни. Анна Александровна сказала, что подружилась с русским священником, батюшкой. Там недалеко русская церковь, и вообще русская колония небольшая. Рядом с виллой Березовского, которую арестовали еще в 2007 году, кажется, особняк Романа Абрамовича и еще кого-то.

Анна Александровна принимала максимальные дозы обезболивающих и все равно ужасно страдала, мучилась. Говорила с трудом, чуть шевеля губами. Я ее обняла, сказала, что вынуждена уехать и надеюсь… Но она почти не могла от боли ни слушать, ни говорить. Она слабо пожала мне руку, я наклонилась, расцеловала ее, пригладила, причесала волосы, посмотрела на нее в дверях, почти будучи уверенной, что вижу в последний раз. Через пять дней ее похоронили.

* * *

В окружении Березовского был один очень умный и талантливый человек – Юлий Дубов. Еще в 70-е годы они вместе работали в Институте проблем управления Академии наук, потом, в 90-е, в компании ЛогоВАЗ. А лет через семь он написал и издал роман «Большая пайка».

Мы с Андреем читали роман буквально взахлеб и поражались, как человек, не имевший никакого литературного опыта и образования, смог так интересно построить интригу, обрисовать характеры, так ярко и масштабно показать переломное время, его особенности. Потом Павел Лунгин снял по книге кинофильм «Олигарх». На мой взгляд, великолепный фильм, с потрясающей игрой актеров. Ирония и трагедия судьбы – он вышел в прокат, когда Борис Березовский вынужден был уехать из России.

Удивительным было отношение Бориса Абрамовича и к роману, и к картине. Вскоре после выхода романа он позвонил, спросил:

– Ты читала? Ну и как тебе? По-моему, неинтересно, пошлятина какая-то!

Я, как всегда, когда чем-то увлекаюсь или считаю что-то безумием, сумасшествием, горячо возразила:

– Да вы что?! Что с вами? Книга очень значительная, очень интересная, очень откровенная, может быть, к сожалению… Но это настоящее литературное произведение.

– Да ну… – удивился Березовский.

Такой же разговор состоялся после того, как на экраны вышел фильм. Березовский разговаривал о книге и кино с Андреем, с другими людьми, чье мнение уважал. И стал понимать, что это очень интересно, значительно. Это практически первое (и точное) отражение в искусстве жизни новых русских, их способа жизни, а еще шире – констатация нового явления, пришедшего в жизнь страны. И в немалой степени определяющего жизнь страны.

Часть шестая

После

Глава 1

О счастье, или Падение в Венеции

27 июля 2014 года

Итак, сегодня замечательный летний день. Прошло три месяца после моего юбилейного дня рождения. Понимая, что Леонид готовит какие-то дорогие, но уже не нужные мне подарки, я попросила его праздновать вне Москвы, сказала, что лучшим подарком будет, если мы побудем несколько дней в Венеции, где я никогда не была. Этот город был в моей памяти в особом месте, но какое-то суеверное чувство отводило меня от него, и я хотела выбрать особенный день, чтобы туда поехать.

И это случилось теперь, когда Андрея нет уже четыре года. Я оказалась в Венеции. Это были действительно волшебные четыре дня. Леонид заказал очень хорошую гостиницу, была прекрасная погода, сказочная атмосфера. Все было столь ярко, так счастливо, что так и не бывает. Всю мою жизнь, как только я дам себе право почувствовать себя счастливой или сказать, что что-то удалось, как это немедленно сметается черной полосой, что-то случается.

Последний день в Венеции. Мы ездили на кладбище, отыскали могилы Бродского, Стравинского, Дягилева. Потом пошли в парк. Леня продолжал свои ежедневные тренировки, они с Настей бегали, я тоже немного побегала. В ресторане Настя сказала, что ей надо отойти на минуточку, а вернулась с подарком мне. Это был потрясающей красоты громадный шелковый, на обе стороны разрисованный платок. Настька – это прелесть. Не знаю, уготовит ли им судьба такое долголетие, как нам с Андреем. Они подошли друг другу как две половинки. И, конечно, рождение крошки Зои, которую они назвали в мою честь, продлевает мне жизнь.

В аэропорту Леня попросил меня подождать, а они пошли сдавать вещи в багаж, это рядом, буквально метрах в пяти. Но сидеть спокойно я не могу, я все время в движении. Как говорит великий хирург Андрей Королев, у меня гипертрофированная подвижность. У меня упал платочек. Я наклонилась, а наклоняюсь я до сих пор идеально, не сгибая колен. Как только я приподнялась, сиденье автоматически ушло в спинку. И я, разогнувшись, плюхнулась в кресло, в котором не было уже сиденья. И с такой высоты упала на мраморный пол и лежала там в ужасе, что все сломала. Впоследствии оказалось, что у меня