Халатная жизнь - Зоя Борисовна Богуславская

по телеканалу «Москва 24». Я сюда хожу регулярно, особенно на постановки самого Кирилла Семеновича, потому что я видела его до всякого «Гоголь-центра»[64], и видела всю его классику у Табакова. Мне удалось посмотреть ранние его спектакли, типа «Откровенные поляроидные снимки», «Пластилин», которые вывели его в первые ряды режиссуры. Назвать ее экспериментальной, новой, режиссерской режиссурой, где, конечно, главенствует создатель спектакля, нельзя, но нет, именно так и надо ее назвать, но определения тут не важны, важен потенциал.

На сегодняшний день Кирилла Серебренникова в театре не было, потому что он в Париже, но я прочитала, что он должен поставить 4 или 5 спектаклей в разных странах, то есть он давно режиссер мирового спроса и уровня.

«(М)ученик» вызывает потрясение и разнообразностью, богатством придумок и смыслом. Он захотел выстроить на сцене в новом варианте драматургии более незавуалированно, не приблизительно то, о чем разговаривает в «Братьях Карамазовых» у Достоевского Иван с Богом. То есть весь спектакль – это, по существу, дискуссия одной части школы, старших классов с одним лидером, фанатом, глубоко верующим, вера которого доходит до абсурда, который готов уничтожать физически людей, попирающих имя Бога, и нормальных учителей и учащихся, которые имеют другую точку зрения. Задевается там и национальный, и другие вопросы.

29 мая 2015 года

Когда живешь долго, взахлеб, и твоя жизнь состоит по большей части из переживаний духовных, когда вокруг много людей, вписанных в твою жизнь, людей, которых ты любишь, но когда ты уже двигаешься все медленнее, то ломая себе спину, то падая со второго этажа, то осознаешь, что ты находишься в другом измерении и окружении, что поменялось почти все, а ты и не заметила.

Когда не стало Андрея, когда вслед за ним ушли очень многие из тех, кого условно называли «шестидесятниками», то самым странным, необратимым и еще непознанным остается инфраструктура. Еще вчера люди работали в каком-то сервисе, допустим телефонном, а сегодня их уже нет, и привычные тебе с детства телефоны молчат, почти не используются. Все говорят по мобильным. Но и твой любимый мобильный телефон, к которому привыкла за столько лет, уже устаревшая марка. Его в продаже почти нет, и надо твою сим-карту с привычным номером подбирать к новой модели. Половина телефонов, которые обеспечивали твою ежедневную жизнь, уже поменялись или не существуют.

Столкнувшись сейчас, в 2015 году, с этой явью, с этой действительностью, понимаешь, что надо срочно воспроизвести ту, уже ушедшую жизнь, вспомнить все, что можно, из того, что не принадлежит только тебе, а уже стало, быть может, даже культурной историей. И невероятность того, что это было невозможно раньше, всплывает и анализируется как не только твой личный опыт, но и как резкая смена, разделенная крупным, болезненным, затягивающимся швом – действительностью с середины ХХ века по 15 лет уже XXI века. Надо найти записи двадцатилетней давности, когда я предполагала писать книгу о себе, а не только о других, и попробовать привести это хоть в какой-то человеческий вид, чтобы события и люди, которые были с тобой начиная с 17–18 лет твоей жизни, не ушли в небытие.

* * *

24 августа 2015 года

Светлане Поповой, студентке второго курса биологического факультета МГУ, было 20 лет. В 1969 году она с другом пошла в зимний поход по Карелии, заблудилась, замерзла во льду. В минуты смерти читала стихи Андрея Вознесенского, она взяла с собой его книгу, носила в рюкзаке… Он был ее кумир, она знала его стихи наизусть. Когда Светлану нашли, книга лежала у нее на груди.

Через какое-то время к нам приехала мать Светланы, рассказала эту историю, привезла, показала книгу. Не передать словами, как потрясен был Андрей. Потом он написал поэму «Лед-69», с посвящением: «Памяти Светланы Поповой, студентки 2-го курса МГУ».

Заканчивалась поэма строчками из сочинения Светланы:

«Человек не имеет права освобождать себя от ответственности за что-то. И тут на помощь приходит Искусство… Да, Искусство с его поисками Красоты, потому что Красота это всегда добро, всегда справедливость. Красота не только произведений искусства, природы, но и красота жизни, поступков. Я себе без этого „качества“ (роста культуры в глубину) коммунизм не представляю. Ведь это „качество“ и есть коммунистические отношения между людьми. Меня и биология интересует больше с гуманитарно-философской точки зрения».

* * *

Буквально через две недели после операции по протезированию тазобедренного сустава в начале сентября Леня, сын, пошел даже не на соревнование, а на тренировку – плавать в море. А там шторм. Он все равно полез в воду. Пришла большая волна, скрутила его, и протез в ноге разломал его бедренную кость. Преодолевая ужасную боль, он с трудом выполз на берег. Его вынесли, вызвали скорую помощь, его несли на носилках по узкой горной тропе; он не мог двигаться, а главное – дотронуться нельзя было ни до чего, такая была сильная боль. Очевидно, в аэропорту, я думаю, сделали хоть какие-то уколы, дали обезболивающее, в этом состоянии он опять прибыл в Европейскую клинику. Все организовал Андрей Вадимович Королев – великий хирург. <…>

Операция состоялась через два дня. Очевидно, 17-го, тут уж я очень точно помню число, потому что операция, длившаяся два с половиной часа или три, проходила в день рождения и юбилея, 80-летия, Олега Павловича Табакова. Я с ним дружила, имея некоторый секретный ключик доступа к нему, регулярно встречалась. Он участвовал в двух моих проектах, которые я в жизни устроила: это независимая премия «Триумф» и Фонд имени Вознесенского. Он был членом жюри в обоих фондах и всегда помогал, не отказывался, не уходил от того, что было для него очень, быть может, второстепенно, не важно, и находил время среди своей такой перегруженности, которая никому не снилась.

Я когда-то написала статью к какой-то другой его дате, но очень давно, называлась она «Строитель», это обусловлено тем, что его сегодняшняя известность добавлена к потрясающим ролям, классике актерского мастерства, которую оставил он участием в фильмах и в спектаклях, и вот сейчас в скобках скажу: в дни юбилея повторяют «Несколько дней из жизни Обломова», поставленные Михалковым. У Михалкова, быть может, это одно из самых высоких режиссерских достижений его первого и главного периода, и Табаков, который играет роль Обломова, и то, как он играет, может быть энциклопедией, учебником, чем угодно, потому что вся амплитуда человеческих чувств вписывается в необходимость обладать и талантом перевоплощения, и талантом очень глубокого переживания тех моментов, через которые проходит Обломов. Сцены, когда он шутит, когда он горюет, когда он навзрыд плачет и когда он молча смотрит вслед уходящей от него жизни, уходу любимой, уходу всего, чему он мог бы быть