Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— А конкуренты есть? Какие правила, границы дозволенного, штрафные и бонусные баллы ты уже установила?

— Не скажу, — вытягивает губы уткой.

— Они хоть есть?

— Жутко неуверенный в себе мужчина, — сама с собой, похоже, разговаривает. — Как же ты живешь?

— И все же, — встряхиваю чересчур уверенное тело, которое вот только несколько минут назад чуть к Богу в гости не отлетело.

— Секрет! — хихикает.

Значит, никого и ничего нет, а она, чтобы не терять свое лицо и не снижать градус моего рвения, не станет сообщать о том, что на самом деле все очень хорошо и дело здесь исключительно за мной! Так я расцениваю ее ответ и закрепляю убеждение вполне естественным по обстоятельствам поцелуем. Ния не бастует, не сопротивляется и не отстраняется, а в точности повторяет за мной и отвечает на поцелуй, который можно считать для нашей немного странной пары первым.

— Что дальше, Петя? — Смирнова шепчет, когда я отпускаю.

— А дальше видно будет!

— Настораживает, если честно.

А меня, как ни странно, полностью умиротворяет.

Глава 24

Петр

Брызги ледяной воды бьют прямо в темя, рикошетом задевают затылок и шею, насквозь прошивая кожу на спине; щипают нервы и закручивают в жесткий узел кровеносные сосуды, при этом пробуждают табун мурашек, заставляя их выпучиваться и подставляться под секущий тело и сознание холодный душ; капли кусаются и жалят бицепсы, медленно стекают, словно крупные слезинки, по моей груди и прессу; обмывая член, с почти половины моего роста со звонким шлепком приземляются на поддон гостиничной кабины, в которой я полощусь уже почти тридцать минут, разгоняя озабоченность и забивая на хрен жгучее желание отъе. ать Смирнову, невзирая на свой собственный запрет на половые отношения до выяснения всех спорных вопросов и разрешения специалиста по довольно скользким и очень неприятным моментам, связанным с мужским и женским, соответственно, здоровьем в плане интимного времяпрепровождения.

А Тонечка, по всей видимости, с цепи сорвалась и напрашивается на порку с отягчающими обстоятельствами. Я бы стерву все-таки отстегал по мелкому ореху, который беспрепятственно глажу и сжимаю, когда он однозначно специально — абсолютно без сомнений — утыкается мне в пах, насаживается на «ветку» и зажимает ствол упругими половинками, потирая кожу через ткань трусов, которые я, бл. дь, предусмотрительно не снимаю. Иначе — не сдержусь и растерзаю. Что за пытка, твою мать, такая? Неужели женщины ведут себя так? Так, как эта мелкая зараза. Туз нащупала слабое место у «Петруччио» и целенаправленно бьет именно туда?

Какая жуткая поездка, на которую я необдуманно подписал себя, обозначив чертово пари. Правда, изначально ведь надеялся, что хотя бы на середине путешествия туманная ситуация более-менее станет ясной, разрешимой и однозначной, однако я насмешил людей и прежде всего себя, поспешив со сроками и буквальной, до жути точной, формулировкой. Две недели, черт подери, оказалось недостаточно, чтобы установить: заразен я или чист, как стеклышко, и могу ли полноценно жить. Во всех смыслах этого слова.

Уперевшись ладонями в стеклянные створки, отставляю задницу, выгибаясь в пояснице, и изменяю местоположение для нанесения водных ударов из огромной лейки душа. Озноб пробирает сильно, у испытуемого, то есть меня, зуб на зуб уже не попадает, а я дрожу, закусывая губы, шиплю и тихо, но грязно матерюсь, вспоминая каждое словечко, которым хотел бы наградить провокатора в короткой юбке и на каблуках, не сдающего своих позиций и не выкидывающего позорный белый флаг.

«А когда я поменялся с ней ролями?» — как ни стараюсь, вспомнить, сука, не могу.

Кто еще кого тут добивается и покоряет? Если говорить об этом объективно прямо, то однозначно — Ния. Да я уже покорен. Чего там! Покорен ее откровенными ночными нарядами, например. Я мужик, а мне, согласно мануалу, мало надо. Но, ей-богу, лучше бы она спала в тех прозрачных трусах и без кружевного лифчика, чем выкидывала то, на что я не могу без боли в каждой интимной части своего тела реагировать, всего лишь кинув беглый взгляд на ее мизерные, но идеальные по состоянию прелести. У меня эрекция, как и проблемы с самообладанием, всюду и везде, а не только в области достоинства и мужской силы, которые фиговым листком отныне не прикроешь — там все болит, скулит и ноет; да от таких страданий сдохнуть можно со звериным скулежом, предварительно передернув, конечно, и навсегда заглохнуть. Возможно, тогда мне было бы намного проще. А что? Все ведь налицо, товар открыт и нескрываем. Достаточно пощупать перед покупкой и доставкой, и быстро отказаться с глубоким вдохом:

«Нет, пожалуй, нет. Не то, не то. Я поищу еще!».

Выключаю воду и обматываю бедра банным полотенцем. Рассматриваю заспанную и уставшую рожу в вытянутом по горизонтали зеркале. Ухватив себя за подбородок, сжимаю щеки и поворачиваю голову для того, чтобы удостовериться в кондиции слегка отросшей за ночь щетины.

А Тосик шумно возится в жилой комнате номера. Через предусмотрительно закрытую на замок дверь в ванную я слышу, как она передвигается по периметру, что-то перекладывает, даже сама с собою разговаривает, напевая хрень под нос.

Растирая волосы, снимая лишнюю влагу, выползаю в общий свет:

— Привет!

«Гадость ты такая!» — эпитет тихо добавляю про себя.

— Ай! — визжит незнакомый женский голос, а затем звонко и довольно быстро сыплет оправдания. — Мне сказали, что здесь никого нет, что постояльцы покинули помещение. Там ведь висит табличка с просьбой об уборке. Прошу прощения…

«Это еще кто такая?» — скидываю с головы и морды полотенце и вижу перед собой «обслуживание номеров» в форменной одежде. — «Как она сюда попала? Кто сказал? И какая, к еб. ням, табличка? А где моя крохотная изобретательная стерва?».

— Ваша жена сказала администратору, что номер пуст. Прошу прощения… — извиняющимся тоном выпискивает девчушка, потупив взгляд.

Хорошо, что я предусмотрительно обмотался в нужном месте махровой тогой, а то ведь мог бы выползти в свет, в чем мать меня когда-то родила. Тем более что со Смирновой этот номер не проходит никогда — ее абсолютно не смущает моя нагота, словно мы сто лет