Письма с Дальнего Востока и Соловков - Павел Флоренский

Москва

Угол Долгого пер. и Новоконюшенной ул., д.12, кв. 7

Ольге Павловне Флоренской

Флоренский Павел Александрович Cn. I, Доп. 2.

1936. VI.24. Соловки. IV. №65. Дорогая мамочка, как давно не получаю от тебя известий. Правда, Анна писала мне, что была у тебя, но о тебе толком ничего не сообщает. Вполне ли оправилась ты? Мне очень хотелось бы, чтобы ты пожила летом в Посаде, если только сможешь доехать. Ho вероятно в настоящее время это стало легче, чем неск. лет тому назад, и эл. ж. д. не слишком перегружена. Расчитываю, что маленький тоже будет дома, так что вы соберетесь все вместе. И Анне будет спокойнее, а это необходимо, т. к. дети вероятно разъедутся в разные стороны, особенно мальчики. Тут лето пролетает с чрезвычайной быстротой, все природные процессы словно спешат воспользоваться коротким временем тепла и света, при каждом, впрочем редком для меня, выходе в природу, находишь все совсем измененным. Лично я лета почти не вижу, хотя в этом году оно до последнего времени (до 24 го) было совсем несоловецким, даже теплым, и лишь сегодня похолодало. У нас здесь неск. раз можно было даже видеть молнию и слышать некоторое слабое подобие грома, что представляет на Соловках редкое явление. Несколько дней тому назад я вернулся из небольшой по общечеловеческим и большой по соловецким масштабам экспедиции: прошел–щроехал с нашей, южной части Б. Соловецкого о–ва по восточной его стороне на северный берег и вернулся по западной обратно, так что составил себе некоторое поверхностное впечатление о геол. строении всей нашей земли. В сев. части рельеф выражен резче, чем в южной. Дорога идет упругими волнами, словно слегка растревоженная поверхность океана, а на севере—многочисленные каменные гряды, т. н. озы, ледникового происхождения. Хотя к ледниковым наносам я и не питаю склонности, но они здесь представлены так ярко и, для ледниковых образований, так величественно, что вызывают чувство удовлетворения. Пейзаж здесь очень красивый—клад для художника. Безчисленные озера, на солнце индиговых тонов, зелень, которая все покрывает и свежа, как нигде, море принимающее самые необыкновенные оттенки — розовый, пурпурный, индиговый, серовато–голубой, необыкновенные формы и цвета облаков и самое небо — все это вместе замечательно красиво. Однако, несмотря на насыщенность пейзажа красками, даже в солнечное, можно сказать совсем не соловецкое, лето, он все же остается призрачным, словно сон или туманное воспоминание чего‑то виденного ранее. Это акварельный пейзаж, и глядя на него никогда не получаешь чувства уверенности в действительном существовании воспринимаемого. Помнишь ли пейзажи раннего Нестерова? Вот, вроде них, но еще призрачнее. Трудно понять, отчего это так, ибо, повторяю, краски пейзажа, особенно в этом году, никак нельзя назвать слабыми. Цветы здешние пахнут тонко и пьяно, но слабо. На северном побережьи я нашел несколько растений новых для себя, но за неимением определителя не мог установить их названий. На прибрежных болотцах северной части острова я нашел, между прочим, заросли примул с весьма нежным и приятным ароматом. Этого вида примул я раньше никогда не видывал и, в частности, не находил его в южной части острова. Мне хочется думать, что это новый вид, но конечно пока еще это преждевременно высказывать. Образец присылаю, передай его Анне при случае. На всякий случай я заранее, для себя, назвал этот вид Primula Thinathinae, примулой Тинатины, в честь Тики и юбилея Шота Руставели, справляемого в этом году. Возможно, впрочем, что эта примула уже известна и окрещена до меня. На командировках, где я побывал (командировками называются здесь наименьшие, территориально обособленные, административные единицы лагеря) и где заняты сбором водорослей и пережогом некоторых водорослей в золу для последующей добычи иода, я занимался сбором анфельции, из которой добываем агар–агар, с целью установить запасы этой водоросли и проверить правильность норм на сбор. Занятие сбора анфельции легкое и приятное—на берегу моря, под солнцем (когда оно имеется), при чирикании морской птицы. Однако большое зло составляют комары, которых видимоневидимо и ужаления которых оставляют следы на несколько дней. Одно хорошо: говорят, малсрийных комаров на Соловках нет, но и без малярии эти сущести, отравляют все удовольствие сбора. Попутно со сбором анфел, ции я собирал и другие водоросли, более редкие, имея в вид' прощупать их и установить степень их интересности технической. В настоящее время именно этим и занимаюсь. По своей работе и по т. н. общественной нагрузке (лекции, уроки и т. п.) мне приходится иметь дело с молодежью, в возрасте от Киріного, примерно, до Васиного и постарше. Молодежь эта во вс<х отношениях самая разнообразная. Отношения с нею неплохие. Память о собственных детях способствует поддержанию этих отношений, впрочем однако на соответственной дистанции. — Понемногу занимаюсь математическими вопросами; да* более серьезных занятий нет ни времени, ни, главное, нужной іитературы, а выдумывать все из головы—труд слишком малэпроизводительный. С более развитыми рабочими Иодпрома, где я работаю, т. е. прошедшими 8–летний курс или техникум, или несколько курсов высшего учебного заведения, организовал физический кружок, цель которого—научить пользоваться имеющимися, но мертвыми, сведениями по физике, математике и, отчасти, химии, освоить их и несколько восполнить и угл>бить. Таким образом суммою различных работ и занятий заполняется все время, не только день, но и большая часть ночи. Стараюсь после обеда, часов с 7—111 г поспать, чтобы ночью работать свежим. Вот, дорогая мамочка, кажется и весь отчет о моей жизни, сказать как будто больше нечего, разве еще упомянуть о предполагаемой на ближайших днях геологической экспедиции на один из мелких архипелагов Белого моря. Мыслями же я всегда с вами, хотя к сожалению знаю о вашей жизни недостаточно и должен восполнять недостающее фантазией. Конечно, не могу не безпо- коиться—и вообще и болезнями всех вас в частности. Если жизненные тягости и болезни заставляют задумываться и при непосредственном знании их, то на разстоянии они кажутся еще более волнующими, точнее—не кажутся, а действительно таковы, поскольку мелочи не заслоняют главного. Крепко целую тебя, дорогая мамочка. Целую Люсю и Шуру. Напиши привет Андрею и Лиле с их семьями. Еще раз целую. Кланяйся тете.

1936.ѴІ.24—25. Соловки. Дорогой Васюшка, от мамочки я получил известие о рождении маленького. Надеюсь, что здоровье Наташи и его неплохо, однако хотел бы узнать об этом точно. Мне хотелось бы также, чтобы маленький прожил хотя бы лето дома, т. е. в Посаде, тем более, что там хороший воздух и ближе к природе. К сожалению, я не знаю, что есть у меня и потому не могу ничего подарить ему. Ho ты сам выбери, что найдешь подходящем и подари от меня. Тебе же надо воспользоваться летним солнцем и хорошенько отдохнуть к зиме, а также предаться размышлениям, чтобы накопление знаний и опыта не было загромождением и обременением памяти, а действительно обогащало общее миропонимание. О судьбе твоих работ я так и не знаю. Главное, мне представляется необходимым фиксировать их, чтобы они не были нагромождением, которое легко выветривается, забывается и не оставляет прочных следов. Старайся по возможности подводить итоги составлением таблиц, схем, диаграмм, — это не только фиксирует, но и придает материалу легко обозреваемый вид, необходимый для сопоставлений и выводов. Кроме того подобная координация материалов и данных служит хорошим пособием для преподавания, даже если схемами и прочим не пользоваться как непосредственно показываемым пособием, — т. к. мысль и изложение приобретают достаточную четкость. У нас в стране и раньше и теперь мало кто умел излагать четко, а этому между тем учиться особенно важно. Сейчас, напр., читаю «Пегматиты» Ферсмана и нахожу, что изложен материал на редкость тяжеловесно, неоформленно и неусвояемо: типично—немецкое изложение, с которым надо всячески бороться. Вернадский, несмотря на свои французские симпатии, тоже излагает свой драгоценный материал совсем не так, как следовало бы и как изложил бы его любой француз, даже на много голов ниже Вернадского. Должно быть живое чувство архитектоники произведения и его ритмики, а для этого нужна внутренняя ясность мысли. Среди различных работ я занимаюсь, правда очень медленно продвигаясь вперед, проблемою морфомет- рии. Наметил один путь, кажется он должен дать хорошие результаты, но для него необходима большая предварительная проработка ряда математических вопросов. К этой проработке я подбираюсь, пока же вывожу ряд формул. К сожалению, намеченный мною путь аналитически сложен и представляет математические трудности, в возможность преодоления которых при наличии весьма скудных, почти детских пособий и отсутствии других, хотя бы скудных, я далеко не уверен. Однако, выводимые мною формулы вероятно будут полезны и сами по себе, если бы и не удалось использовать их по прямому назначению. — В «Полном собрании сочинений» И. Ф. Рылеева (Academia, 1904, стр. 297, № 88) я нашел заметку «Об Острогожске». Острогожск, «ныне» уездн. город Воронежской губ., был главным городом Острогожского слободского полка. Он построен в 1652 г. и первоначально населен по указу царя Алексея Мих. заднепровскими казаками, в числе 1000 человек, пришедшими с полковником своим Дзеньковским… и т. д.» Это сведение заинтересовало меня в связи с одной из могил в б. Tp. Серг. Лавре, в которой погребен житель Острогожска, — по всем данным из числа потомков этих казаков. — На ближайших днях думаю проехать к вкходам коренных первично метаморфических пород, м. б. най; у что‑нибудь интересное и полезное. Видимо там имеется выход пегматитовой жилы. — Постарайся воспользоваться летом и побольше побыть с мамочкой, бабушками, Олей и Тикой, ч~обы наверстать упущенное за много лет. Кроме того побол>ше гуляй и вспоминай о своем папе. Когда мой отец приехал на один день в Посад, он был в восторге от видов и растительности, все твердил—«Это просто парк», — а он видел много на с*оем веку. Крепко целую тебя, дорогой.