Кентерберийские рассказы - Джеффри Чосер

Нам представляется, что эта таинственность и неопределенность в «Рассказе Мельника» распространяется и на Алисон. Ведь недаром же в начале рассказа Мельник предупреждает, что не нужно испытывать «Господню тайну и тайник жены». В подлиннике эта фраза звучит следующим образом: Of Goddes pryvetee and of his wyf. Ho wyf значило не только жена, но и женщина. Так в «Общем Прологе» Чосер назвал свою самую знаменитую героиню — Женщину из Бата. Видимо, не случайно у Батской Ткачихи то же самое имя, что и у героини «Рассказа Мельника» — Алисон. Обе они своим таинственным женским естеством ломают традиционные представления о нравственности, в том числе и религиозные, и не подлежат «поэтическому правосудию», а тем более наказанию.

Но Мельник не советует испытывать и «Господню тайну». Значит ли это, как полагают некоторые критики, что божественный план бытия в этом рассказе, в отличие от «Рассказа Рыцаря», отсутствует вообще. Думается, что это не так. Ведь Чосер не раз ссылается на библейские события. Так, например, Николас, играя на лютне, поет благовещенское песнопение Angelus ad Virginem («Ангел вопияше Благодатной»). Мельник верит в повторение потопа, а Абсолон в своей серенаде пользуется образами, взятыми из «Песни Песней». Разумеется, все эти аллюзии пародийны. Но и в этой форме они отсылают читателей к божественному плану бытия. Действительно, Господни тайны скрыты от героев рассказа, и они, как бы следуя совету Мельника, не пытаются проникнуть в них или просто даже не задумываются над этим вопросом. Но существование этих тайн очевидно и для них самих, и для рассказчика. Иначе бы он не начал рассказ с предупреждения не пытаться проникнуть в них. Здесь, в отличие от «Рассказа Рыцаря», снова другой взгляд на судьбу и божественное Провидение, открывающий для читателей иные перспективы для раздумья. И это только начало игры.

Саму же игру продолжает Управляющий (Мажордом), который воспринял «Рассказ Мельника» как личный выпад в свой адрес. Вражду между Мельником и Управляющим легко объяснить их профессиональными отношениями — Управляющий должен был следить за тем, чтобы Мельник не жульничал, обманывая помещика, хотя он и сам, как мы помним из Общего Пролога, с большим успехом занимался тем же самым. Кроме того, Управляющий в прошлом был плотником, о чем прекрасно знал Мельник. Поэтому понятно, почему Управляющий хочет поспорить с Мельником его же оружием, рассказав свою историю мужлана-простолюдина, свой вариант cherles tale, т.е. с помощью того же фаблио, где на этот раз не плотник, но мельник предстанет в смешном свете.

«Рассказу Мажордома» предшествует Пролог, который принадлежит к небольшому числу так называемых «исповедальных» прологов книги, какими Чосер наделил Купца, Батскую Ткачиху и Продавца индульгенций. Во всех них эти персонажи открываются с новой для читателя стороны, дополняя портреты, данные в «Общем Прологе». Что касается Мажордома, то мы узнаем теперь, что он не только худ, вспыльчив и жуликоват, но еще и стар и слаб, а его физические силы на исходе. Однако жизненная мудрость, которую он сумел стяжать, — вовсе не духовного свойства. Она мрачна и безрадостна — жизнь он сравнивает с бочкой, в которой уже с момента рождения человека открыт кран, забирающий его силы:

Хотя с рожденья живоносный кранПриродой мне в употребленье дан,Давно уж смерть его нашла, открыла,И хоть в бочонке жизни много было —Осталось мало. Высох ли? Ослаб лиТот кран? Но из него не выжмешь капли.

В этой мрачной картине доминируют сугубо земные, физические аспекты бытия. И потому, хотя силы состарившегося Мажордома почти иссякли, его по-прежнему одолевают страсти: хвастовство, ложь, гнев и зависть; в немощном теле не утихла и похоть. Мрачный пессимизм Мажордома, его желчность проецируются и на его историю, которую он рассказывает с тем, чтобы свести счеты с Мельником. В отличие от многих других историй, тесная связь Пролога и «Рассказа Мажордома» в данном случае очевидна — Чосер сочинил рассказ явно в расчете на его исполнителя.

Как показали ученые, основным источником сюжета «Рассказа Мажордома» послужило французское фаблио «Мельник и два студента», которое Чосер существенно переработал, соотнеся свою историю с «Рассказом Мельника», добавив новые эпизоды и переосмыслив характеры фаблио.1665 При этом фабула осталась почти той же. Два бедных студента везут зерно для помола на мельницу. Хитрый мельник отвязывает их коня, а пока они пытаются поймать его, крадет их зерно. Вынужденные после долгих поисков заночевать на мельнице студенты решают наказать мельника. Один из них ложится в кровать к его дочери, а другой, потихоньку передвинув колыбель с младенцем, когда жена мельника вышла из комнаты, заставляет ее лечь вместе с собой. Затем первый студент, покинув дочку и спутав постели, ложится в кровать к мельнику и хвастается там своей победой. Начинается драка, мельник зажигает свет и видит жену в постели со вторым студентом. Во всеобщей потасовке студенты избивают мельника, забирают зерно и уезжают на другую мельницу. У Чосера, однако, дочка мельника дарит студентам испеченный из их муки хлеб, а жена во время драки по ошибке наносит ему удар по голове, от которого тот теряет сознание.

Всю эту историю Чосер наполнил новым смыслом. По аналогии с «Рассказом Мельника» поэт начал с придуманных им самим портретов основных персонажей. Главный из них «заносчивый» (deynous) мельник Симкин внешне очень похож на Мельника из «Общего Пролога», с которым Мажордом хочет «поквитаться» своей историей. Симкин — тоже курносый силач и забияка, который носит при себе оружие и любит играть на волынке. Неравнодушен он и к спиртному. Но — главное — он ловкий проходимец, без зазрения совести ворующий зерно, которое привозят к нему на мельницу.

Под стать Симкину и его надменная жена, гордящаяся своим «благородным происхождением». Воспитанная в монастыре, она на самом деле является незаконнорожденной дочерью приходского священника, за которую тот дал в приданное «много медной посуды». (Как известно, католические священники, связанные обетом безбрачия, не должны были иметь общения с женщинами, а тем более детей). Хорошее приданное священник назначил и для своей внучки, курносой и малопривлекательной дочери Симкина, в надежде выдать ее за «благородного» мужа. У Симкина и его жены к тому же еще и абсолютно нелепые претензии на знатность рода, который они возводят все к тому же священнику. Подобно придворным, они в праздничные дни носят платье красного цвета, а, узнав о «приключении» дочери с одним из студентов, мельник не находит ничего лучше, чем воскликнуть: «Кто посмел столь нагло обесчестить / Мою дочь, в которой течет такая благородная кровь?»

Как и в «Рассказе Мельника», здесь тоже появляются два школяра — Джон и Алан. Однако они учатся не в Оксфорде, но в соперничающем с ним Кембридже. При этом им обоим весьма далеко до щегольства Николаса, а тем более Абсолона. Это два приехавших с севера Англии деревенских увальня, которых трудно отличить друг от друга. Они своенравны и упрямы, и их очень мало интересуют науки. В своей самонадеянности они убеждают декана, что не дадут мельнику обмануть себя, и, взяв университетского коня, отправляются на мельницу. Но не тут-то было. Хитрый мельник отлично знает, что «грамотей не то же, что мудрец», и с легкостью дурачит школяров, потихоньку отвязав их коня, который тут же помчался в соседний табун к кобылицам. Поймав его лишь поздно вечером, измученные студенты просят приютить их на ночь и обещают заплатить за ужин. Истинным мудрецом нигде не учившийся мельник, разумеется, считает самого себя. Но, как известно, на всякого мудреца довольно простоты, что и подтверждает финал рассказа.

Его события развиваются стремительно в духе грубого фарса. Ни о каких чувствах, пусть даже и далеких от куртуазного кодекса, как в «Рассказе Мельника», здесь уже нет речи. Школярами движет лишь ущемленная гордость: «Если кто обидой ущемлен, / Искать обиде может возмещенье». Такова логика их поведения. Соответственно грубый секс становится для них оружием мести, и ведут они себя подобно животным, которых интересует лишь сам акт совокупления. Радости плотской любви, знакомые Николасу и Алисон, чувственная музыка, звучащая в их спальне, для Джона и Алана просто не существуют. А слова, которые Алан говорит дочке мельника при расставании на рассвете, звучат как откровенная и циничная пародия на хорошо знакомую первым читателям Чосера куртуазную альбу:

Прощай, мой друг, — девице он сказал, —Тебя бы я без счету целовал,Но скоро день, нам надобно расстаться,Позволь твоим любимым называться.

Идеалы высокой любви, воспетые в «Рассказе Рыцаря» и весело спародированные в «Рассказе Мельника», здесь снижены до животного уровня. Неслучайно Чосер так часто употребляет в «Рассказе Мажордома» взятые из мира животных образы. Так было и в предыдущем рассказе. Но тут уже нет ни свободной и таинственной ласки, ни необъезженной лошади. Появляющиеся здесь животные стоят ниже в иерархии животного мира и имеют в бестиариях отрицательные коннотации. Поэт сравнивает мельника с павлином и обезьяной, его жену — с сорокой. Имя дочки Malyne (в другой форме Malkin) тоже значимо — так часто называли девушек легкого поведения.1666 Недаром она «почти» плачет, расставаясь с Аланом. И это «почти» говорит само за себя. Образ же коня, сбежавшего от хозяина, традиционно являлся символом похоти, разгула неуправляемых страстей, которые и движут школярами.