Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

– Никогда не слышал о таких удивительных вещах, а ведь я много занимался историей…

На меня произвели большое впечатление слова госпожи Кулишер, которая порадовалась моему успеху и сказала мне:

– Вы себя страшно наказываете тем, что сидите здесь, в Херсоне, и не пытаетесь выехать за границу. Вы и нас этим тоже наказываете, всех нас…

Но у меня было ощущение, что на нее большее впечатление произвел мой «отличный русский стиль», нежели содержание лекции.

Поздравление для Гаркави я написал рифмованным слогом; в нем были перечислены, сплетены и сотканы по соответствию все опубликованные сочинения Гаркави. Глава организации так торопился отправить поздравление, что я забыл подписать его. Я не обратил на это внимания, и мои друзья сочли это странным. Председатель сказал, что он «торопился» отправить поздравление, чтобы я не тратил на него слишком много времени. Но в 1917 году, когда Общество по распространению просвещения между евреями приобрело библиотеку Гаркави и весь его архив, Гаркави рассказал секретарю организации Каменецкому, что это поздравление дорого ему и взволновало его, потому что оно сочинено его другом детства, Файскером, который вместе с ним в раввинской семинарии в Вильно овладевал еврейской мудростью. Я догадался, что Файскер решил на всякий случай не упоминать мое имя на открытке… И действительно, господин Файскер впитал «еврейскую мудрость» с молоком матери. Об этом свидетельствовала его библиотека, большая и умело подобранная. А поскольку «Литературное общество» собиралось создать в городе еврейскую библиотеку, то поговаривали о щедрости господина Файскера, который пожертвует свою библиотеку обществу, дабы она стала ядром публичной еврейской городской библиотеки. Господин Файскер дал на это свое принципиальное согласие, но нужно было сделать полный список книг, для чего требовался сведущий человек. Он предложил мне потратить часть своего времени на составление каталога библиотеки. Я согласился. И не пожалел об этом. Там было около 1200 книг, из них примерно 800 книг на русском и на немецком и около 400 книг на иврите. И почти все книги – литература о еврействе. Отборная библиотека. Цунц и Грец, Гейгер{645} и Михаэль Закс{646}, Йост{647} и Захария Франкель{648}, Кайзерлинг{649} и Гюдеман, Бахер{650} и Кауфман{651}, а кроме того – многие десятки современных книг с толкованиями и все речи казенных раввинов, изданные на русском языке в течение последних 40 лет XIX века. Собрание уникальное в своем роде. Среди книг я нашел также и брошюры, принадлежащие перу владельца библиотеки. Среди них – воспоминания о визите Моше Монтефиоре в Вильно… в 5606 (1846) году, т. е. 65 лет назад. В результате всех этих переговоров господин Файскер обзавелся составленным мною каталогом своего собрания книг и пообещал перенести его в здание городской библиотеки, дабы создать там отделение еврейской литературы. Если я ничего не путаю, он даже выполнил свое обещание. Мне он подарил две книги в подарок – «Мелицат Йешурун» Шломо Левизона{652} и «Охев гер» Шадаля{653}. Субботними вечерами в его небольшой квартире мы собирались молодежной компанией (большей частью учителя и прочие интересующиеся еврейской литературой и историей) и обсуждали литературные и научные события, а иногда и разные злободневные вопросы. Круг наш был узок. Моя жена говорила, что руководствуется правилом «остерегаться широко открывать дверь, дабы не нужно было потом закрывать ее…» На этих субботних посиделках друзья убеждали меня поехать за границу.

Как я уже говорил, еще в Полтаве я решил начать готовиться к поездке за границу. Летом 1911 года я написал письмо в Высшую школу еврейских знаний в Берлине, в котором перечислял свои заслуги – талмудическое образование, диплом раввина, полностью изученный мною Вавилонский Талмуд, все те причины, из-за которых мне не удалось получить аттестат в России, желание изучать еврейскую историю – и задавал вопрос, велики ли мои шансы осуществить в Берлине эти намерения. По поводу своих знаний я добавил, что «в тех вещах, которые несомненно обнаружатся, не имеет смысла врать». Через два месяца я получил краткий ответ, где сообщалось, что они с готовностью примут меня и даже постараются мне помочь по мере возможности, но мне надо заранее быть готовым к тому, что их помощь будет небольшой и эпизодической. Поэтому я должен сам позаботиться о заработке… Друзья стали торопить меня, уговаривали не упускать такой шанс и скорее ехать в Берлин, а все проблемы можно будет решить на месте… На субботних посиделках приятели обсуждали мою поездку, и каждый считал своим долгом поторопить меня.

По совету подруги моей жены, учительницы рисования Иды Синявер (вышедшей замуж за Авраама Мережина{654}, который стал впоследствии одним из лидеров ев секции и был «вычищен» при Сталине), я обратился с письмом в одесское отделение Общества по распространению просвещения между евреями и попросил «стипендию» на покрытие дорожных расходов и частичную поддержку во время учебы. Ответа на письмо я не получил. Я решил поехать в Одессу, чтобы уладить дело лично. Кроме того, я хотел сделать несколько ценных «литературных» замечаний и предложений Х.-Н. Бялику и издательству «Мория»{655}, которое он возглавлял. Момент для поездки был очень удачный: в ремесленном училище готовилась экскурсионная поездка в Одессу, где как раз проходила выставка работ школы «Бецалель»{656}, организованная профессором Б. Шацем{657}, куда моя жена, увлекавшаяся живописью, очень хотела попасть. Поскольку по состоянию здоровья моей жене тяжело было ехать одной, я присоединился к группе «в качестве консультанта по истории Одессы и для проведения экскурсий по еврейским организациям города». Как я уже говорил, я воспользовался поездкой, чтобы нанести визит Бялику.

Незадолго до того Бялик (вместе с Равницким и Друяновым{658}) обратился с призывом к еврейской общественности собирать фольклорный материал. Кроме того, я прочел их сборник «Книга Агады», и у меня было несколько практических предложений и замечаний по доработке книги. Я намеревался предложить Бялику свои услуги по работе в зарубежных библиотеках – собирать материал периода Средневековья для продолжения «Книги Агады»; однако я считал, что материал нужно упорядочивать по форме, а не по тематике… Надо различать народное творчество и произведения писателей и мудрецов, причисленные к литературе Агады только из-за того, что они не дошли до нас в своей оригинальной форме, но при этом на них лежит отчетливый отпечаток индивидуальности. Лишь учитывая этот нюанс, можно будет собрать образцы народного творчества в той мере, в какой они сохранились в литературе, и ввести в нашу культуру ценности, уцелевшие в оторванной от жизни литературной традиции.