Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

В Песах на праздничные каникулы в Одессу из Полтавы приехала Белла Файнгольд. Наша «коммуна» возобновилась: Батья и Элиэзер, Белла и я проводили вместе досуг, и даже свадьба Элиэзера и Батьи и моя свадьба с Беллой состоялись в один день. Круг наших друзей был узок: члены сионистской социалистической партии, а также активисты и активистки из сочувствующих – мы общались с ними в свободное время по субботам. Вот одна из дневниковых записей того лета: «Я обратил внимание на то, что темы наших разговоров не имеют отношения к реальности; мы не говорим о практических вещах. Как будто меж нами есть негласный договор – не касаться реальности, смотреть на нее с изрядного расстояния, не замечать «прозу жизни», не мечтать об активной деятельности и даже не задумываться о собственном будущем. Это было чем-то похоже на мой период жизни в Вильно, связанный с «Домом Израилевым», – те же «мировые проблемы», то же душевное беспокойство, та же наивность и те же ответы, меткие и краткие, отпечатывающиеся глубоко в душе, «каждое слово – осмысленно, каждая мысль – свежая». Иногда мне кажется, что некоторые юноши и девушки, приезжающие из белорусских и литовских городков, оказываются как бы выброшенными из своего круга в царство хаоса и суеты и не желают принимать ни этот мир, ни его законы и традиции; они как будто говорят: «У нас есть свое мерило вещей и явлений, и мы от него не откажемся. Наши глаза видят вещи такими, как они есть, а наши сердца свободны и сами чувствуют, что принимать, а что отвергать…» Я читаю Белле эти слова, и она смеется: «Ты фантазер, ты творишь миры в своих фантазиях».

Тем же летом жена познакомила меня со своей семьей: брат жены жил в Одессе, ее родители жили в еврейской колонии, Новополтавке, сестра – в Николаеве, а родители матери – в Херсоне. Во время школьных каникул я взял двухмесячный «отпуск», мы проехали по всем этим местам и везде погостили. Я близко познакомился со всеми членами этой семьи, которая была тесно связана с общинами Херсона, Николаева и Одессы. В числе их предков были: семья резников, приехавшая из Умани в Херсон еще в первые годы существования общины; виноторговцы, бежавшие из Измаила после его захвата русскими и сохранившие турецкое подданство; каменщики, ремесленники и поставщики флота, принимавшие участие в строительстве Николаева, в создании порта и верфи, а также известные канторы (Шестопал) и музыканты. Про одного из них, прадеда жены Аарона Гольдефтера, рассказывали, что он ставил николаевскую верфь, его уважало все командование флота, и он даже удостоился особой милости Николая I, который обнял его и воскликнул: «Такие евреи мне особенно дороги…»

Первым местом, в котором мы провели почти целый месяц, была Новополтавка, еврейская колония в Херсонской губернии. Это была первая еврейская колония, в которой я побывал, и я постарался побольше узнать о ней. В ней жили примерно 2200 евреев и двести неевреев. Среди последних – семьи немцев-агрономов, которые должны были создавать образцовые крестьянские хозяйства. И действительно, их хозяйства сильно отличались от прочих… Новополтавка была одной из наиболее примерных колоний; там была неплохая сельскохозяйственная школа (основанная Еврейским колонизационным обществом), для которой правительство выделило целых три сотни десятин земли, что положительным образом отразилось на качестве ведения сельского хозяйства.

Я побывал в нескольких крестьянских домах и поразился тому идишу, на котором они говорили. Эти семьи были родом из Курляндии, но при этом в их речи не ощущалось никакого избытка «немецкости». Более всего меня поразил дух «еврейской общинности», царящий в колонии. Как-то раз, во время прогулки, я расспрашивал двоих подростков, уроженцев колонии, про учебу и про школу – они изучали Ирмеяху{631}, и мне очень любопытно было узнать, что они думают о разрушении Храма. И вот в середине разговора один из них восторженно закричал:

«Шнеур, Шнеур, посмотри! Хвост у жеребенка, гляди, какой длинный!» – после чего с ними уже нельзя было говорить ни о чем другом.

В конце лета мы гостили в Николаеве; какое-то время жили на даче у зятя моей жены (господина Гилеля Бронфенбренера). Он работал в Международном торговом банке и был одним из самых видных сионистов в городе. Зять был человеком обходительным и наделенным выдающимися человеческими качествами. Его дача представляла собой просторную «виллу» на берегу Буга: сад с высокими деревьями, удобные беседки с качелями и даже пристань на берегу реки с привязанной к ней лодкой.

В сущности это был первый настоящий отпуск в моей жизни. Я много гулял, купался, плавал, с удовольствием бегал и даже лазил по деревьям.

В то время, когда мы гостили в Николаеве, как раз была бар-мицва единственного сына зятя. Я подарил ему три книги: еврейский словарь, новое издание Агады и сборник поэзии Бялика. И вот, прямо во время праздника, разгорелся жаркий спор по поводу подарков. Спорили о том, какие книги принято дарить на бар-мицву. Из спора я узнал, что полгода назад один из глав сионистского движения подарил младшему брату своей жены в день бар-мицвы… сборник сочинений Гоголя с иллюстрациями, и среди них – повесть «Тарас Бульба», глумливо описывающую еврейские погромы, причем описание сопровождалось соответствующими иллюстрациями в том же духе. Эти споры подтвердили мысль Элиэзера о степени нашей ассимиляции, понемногу отдаляющей нас от самих себя.

На зиму мы обосновались в Херсоне. Мою жену пригласили работать главным преподавателем в ремесленную школу. Школа располагалась в большом и красивом здании, построенном общиной. В том же дворе была небольшая двухкомнатная квартира – чуть в стороне, с отдельным входом. Ее предоставили моей жене. Квартира была маленькая, но удобная для работы и уединения.

Директором школы была госпожа Надежда Израилевна Кулишер-Бунцельман. Она была младшей сестрой известного историка и этнографа, юриста и общественного деятеля Михаила Кулишера, невесткой одного из авторитетнейших членов херсонской общины и женой юриста, решившего стать художником. В ее характере смешались энтузиазм русских просветителей, филантропическая чувствительность еврейской общественницы и девушки из хорошей семьи и решительность человека, всегда стоящего на своем и не привыкшего, чтобы ему прекословили. Это была очень приятная женщина, хорошо умевшая производить впечатление. Рядом с ремесленным училищем находилась народная школа для девочек и «субботняя школа», представлявшая собой, по сути, вечернюю школу для молодежи – учителя работали там безвозмездно. Среди учителей было немало опытных преподавателей. Между учителями как представителями двух враждующих лагерей – сионистов и социалистов (социал-демократов по сути) – велись частые споры. Директор пригласила меня на собрание учителей «субботней школы», на котором обсуждалось, как привлечь в школу рабочую молодежь.