Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Через час я вернулся в школу. Как я уже сказал, у меня было на руках письмо от доктора Эльбогена, профессора этого учебного заведения, и я ждал его появления. Но когда я обратился к нему, он даже не стал меня слушать: «Сейчас председатель учительского совета – профессор Баннет{668}, обращайтесь к нему!»

Баннет, в свою очередь, назначил мне встречу у себя дома, но – после субботы.

Я стоял, глядя на доску объявлений, и размышлял, к кому бы мне обратиться. Ни одного знакомого, чужой город. Нужно найти друга – но как? Гляжу на доску объявлений и ничего не вижу. Выражение моего лица было, должно быть, чрезвычайно пасмурно. И вдруг вижу, передо мной какой-то парень, невысокий, тоже стоит и читает расписание и как будто погружен в это чтение, но я почему-то чувствую, что он хочет со мной заговорить. И тут он обращается ко мне по-русски: «Ты, приятель, конечно, из России, значит, с тобой можно по-русски говорить?» – «Да, конечно». И минуту спустя мы уже обсуждали предметы: уроки Танаха, Талмуда, языка (грамматики), литературы, религиозной философии, истории и герменевтики. «Что тебя интересует?» – спрашивает меня новый знакомый. Тем временем он представился: Натан Гурвиц, студент юридического факультета университета, сын елисаветградского раввина, уже второй год учится в Берлине. Я рассказал, что хочу прослушать курс «Сравнительное изучение параллельных мест в Книге Самуила и в "Книгах хроник" доктора Йехуды, «История диспута Рейхлина – Пепперкорна»{669} Эльбогена и, естественно, «Сравнительное изучение Первой и Второй книги Хасмонеев{670}…»

– Но с какой стати Тойблер{671} занимается Хасмонеями?

– А откуда ты знаешь Тойблера?

– Его не знаю, но читал в Русско-еврейской энциклопедии его статью про еврейские архивы, поэтому я думал, что он занимается только историей немецких евреев.

– Правильно, он и служит директором архива по истории евреев Германии. Я тоже хотел пойти на этот семинар, но я не знаю греческого, так что мне нечего там делать.

– Я тоже не силен в греческом, но ведь можно понимать текст с помощью немецкого подстрочника, да и вообще, греческий нужно учить в любом случае.

В общем я убедил Гурвица, и мы решили вместе ходить на все курсы Тойблера. И так я приобрел себе друга на все время моей жизни в Берлине. В тот же день мы пошли искать квартиру (главное условие – дешевизна) и нашли ее на улице Гипс, дом 19, на самом верхнем этаже. Мы перенесли туда мои вещи, пообедали вместе, а вечером он повел меня на лекцию Соколова.

Эта лекция вызвала много споров. В них участвовал в числе прочих и Шолом Аш, он говорил на иврите, пересказывая свои впечатления от каких-то давних статей Соколова. Я тоже попросил слова и попытался за пятнадцать минут опровергнуть построения Соколова насчет эволюции новой ивритской литературы. Моей основной мыслью была та, что есть существенное различие между ивритоязычной литературой Запада (в том числе Германии) и той, которая развивается сейчас в России, и особенно в Вильно, органичной народной литературой, растущей с народом и с его языком. Весь мой подход настолько отличался от подхода Соколова, что удостоился некоторого внимания: многие подходили пожать мне руку, среди них и сам Соколов, и Шмарьяху Левин. Знакомство с ним произошло забавно. Он подошел ко мне с Пинхасом Каганом из Хайфы, и я спросил у него, не из Эрец-Исраэль ли и он. Нет, меня зовут Шмарьяху Левин… А у меня к вам письмо от Бялика! Левин назначил мне встречу в администрации сионистской организации.

– Вы говорили осмысленные вещи, – сказал мне Соколов, – и я слушал вас с большим удовольствием, но вам надо научиться терпимости…

После этого я сидел на собрании в куда более лучезарном настроении, чем то, в каком я туда пришел.

На следующее утро я пошел с Натаном Гурвицем на семинар по истории, который проводил Тойблер. Этот семинар и определил не только ход моей учебы в Берлине, но и методы работы, которыми я пользовался впоследствии, изучая историю Израиля.

Эти два часа я и по сей день помню в таких подробностях, как будто это было вчера. Разбирали Первую книгу Хасмонеев, главу 4, стих 15. Мы обсуждали тот отрывок, в котором рассказывается о поражении сирийского войска в битве при Эммаусе: «И все их полчище пало от меча, и преследовали их до Гезера и до полей Идумейских, до Ащдода и до Явне, и умерло их тысячи три». Вопрос стоял так: как возможно преследовать врага от Эммауса до… полей Идумейских!

И кому могло прийти в голову вставить Идумейские поля между Гезером и Ашдодом с Явне! Тойблер подчеркнул, что хотя в Танахе и упоминаются поля Эдома (Бытие 22:4, Судей 5:4) и даже пустыня Эдома (Вторая Книга Царей 1, 3), но их появление здесь вызывает недоумение.

На столе передо мной лежала Септуагинта{672} в издании Тишендорфа, вторая часть. Я посмотрел в примечания и заметил, что Тишендорф приводит там версию tes Ioudaias. Я обратил на это внимание лектора. Он пристально посмотрел на меня и спросил: «Ну и что нам это дает? Разве Иудейская пустыня намного ближе к месту боя?» Я отвечаю: «Здесь имеются в виду не просто поля, а равнина, низменность. Вторая версия правильна, и местность, которая тут подразумевается, это Йехуд (Иисус Навин 19, 45), расположенный недалеко от равнины Лода. Он пишет, что гнал врагов в северо-западном (Гезер), северном (Йехуд), южном (Ашдод) и юго-западном (Явне) направлении. Вообще это описание охватывает города равнины (Гезер – Йехуд) и города филистимлян (Ашдод – Явне), а смысл его в том, что сирийцев рассеяли по всем четырем частям света: на запад, на север и на юг (Йехуда Маккавей и его люди находились на востоке).

Моя неуклюжая немецкая речь продвигается с большим трудом, и я шепчу соседу: «Все евреи должны знать немецкий?» – а тот, улыбаясь, шепчет в ответ: «Все хорошо, все хорошо…» Тойблер задумывается о чем-то, а потом смотрит на меня и говорит: «Интересно, очень интересно. Ведь именно это я и написал у себя в тетради и хотел постепенно подвести вас к этому, но молодой человек спешит прямо к цели».

После лекции Тойблер, выйдя из аудитории, подозвал меня к себе и, когда мы вместе спускались по лестнице, сказал: «Для меня очень важно, чтобы вы продолжали учить историю». Он собирался также поговорить об этом с доктором Баннетом, тогдашним главой учительского совета.

В воскресенье я пошел на встречу с профессором Баннетом. Тойблер еще не успел с ним переговорить, но тем не менее он встретил меня гостеприимно и дружелюбно.

Он спросил, не собираюсь ли я стать раввином. «Боже упаси!» – «Но почему?» – «Я во всех смыслах очень далек от этого». – «Ах, вот как! Молодой человек у нас, конечно, сионист?» – «Нет, у меня на этот счет есть своя точка зрения, не очень-то принятая в этом движении». – «Так. А в таком случае, почему, собственно, вы решили учиться тут, у нас?» – «Но ведь это Высшая школа мудрости Израиля, то бишь Торы, а ей я привык руководствоваться». – «А как вы собираетесь зарабатывать на пропитание? Мы же не сможем вам помогать!» Тогда я рассказал ему о том, что мне обещал Бялик и какой между нами был договор. Но это не произвело на него никакого впечатления. Он лишь улыбнулся…