Кровавый век - Мирослав Попович

Партийное дело было для него средством «мгновенно поставить на ноги рабочих всей России»,[399] осветить «путь к «обетованной земле», которая называется социалистическим миром», и тем самым «освободить человечество и дать счастье миру».[400] Но для этого партия должна быть «крепостью, двери которой открываются лишь для достойных».[401] Элитаристский и миссионерский характер этой достаточно мизантропической и очень простодушно и примитивно изложенной жизненной концепции очевиден. Не удивительно, что Коба, невзрачный и малообразованный партиец из семинаристов, представлял себе Ленина рослым и могучим «горным орлом» и при встрече почувствовал, по-видимому, не просто разочарование, о котором позже писал, но и определенное удовлетворение от того, что «великан истории» может быть малорослым и будничным.

У Сталина опасно сближаются критерии приемлемости истины, эффективности волевого действия и удовлетворения от самовыражения – и это все приближает его к самоощущению пророка и шамана. Но Сталин не был харизматичным лидером. При личном общении он не производил впечатления человека, насыщенного какой-то высшей энергией. В отличие, например, от Троцкого, которого кто-то удачно назвал «человеческим динамо высокого напряжения».

Сталин стал носителем харизмы вождя, не имея для этого абсолютно никаких данных. Но он шел к этому последовательно и целеустремленно, проявляя невероятную хитрость, настойчивость и выдержку.

В личной жизни Сталина осенью 1932 г. произошло несчастье, которое резко изменило его. Через день после вечеринки по поводу годовщины Октября (кажется, на квартире Ворошилова) застрелилась его жена, Надежда Сергеевна Аллилуева.

Надо полагать, Сталин любил эту красивую молодую женщину и очень страдал. Говорил, что ему не хочется жить,[402] хотя вел себя странно: постоял недолго около покойной и вдруг, отойдя от гроба, покинул церемонию прощания и на похороны не пошел. Сталин явно гневался на самоубийцу. Чем старше он становился, тем мучительнее терзался бессмысленным вопросом: «КТО?» Говорили о каком-то письме Надежды к Сталину, о политических обвинениях; в семье Сталина очень любили Бухарина, а Енукидзе был ее, Надежды, крестным отцом. Однако каких-то серьезных оснований думать, что у Надежды были «правые» настроения, нет. Сталин частенько бывал очень груб с ней, а она любила его, иногда ревновала – насколько можно судить, безосновательно. В 1926 г. она покинула Сталина и поехала к отцу в Ленинград, но после его настойчивых просьб вернулась. Судя по воспоминаниям участников той октябрьской вечеринки в узком кругу, ничего из ряда вон выходящего тогда не произошло. Скорее всего, у Надежды Аллилуевой была нездоровая психика. Она была похожа на свою бабку из рода Федоренков, которые долго жили в Грузии и в семье говорили по-грузински: такая же красивая и чернявая. В этом роду была наследственная шизофрения, тяжелобольными были ее сестра Анна и брат Федор.

Иосиф Сталин и его жена Надежда Аллилуева

В кремлевской квартире Сталин почти не жил, семья вождя освоила имение миллионеров Зубаловых в живописных лесах Подмосковья около Москвы-реки, к западу от города, около небольшой станции Усово, где тупиком кончалась железнодорожная ветка от Кунцево к лесозаводу. Сталина не трогала ни красота природы, ни увлечение охотой или сбором ягод и грибов, которых было множество здесь же, в имении. В усадьбе он занимался садом со смородиной, малиной, разводил птицу.

К детям, когда они были маленькими, Сталин относился с любовью, а мать была суровой и требовательной.

Надежда застрелилась в Зубалово. После ее смерти Сталин переехал на кремлевскую квартиру, оставив прежнее жилище детям, и никогда больше не появлялся в Зубалово. Через два года его архитектор Мержанов построил «ближнюю» дачу в Кунцево. Было еще и несколько «дальних» дач в Предкавказье и Закавказье, в Крыму, но в основном он жил в Кунцево. Теперь детей он почти не видел, а имитация дружеских семейных вечеринок понемногу исчезла. В Кунцево приезжали «обедать» соратники, то есть во время ночного застолья обсуждать и решать текущие дела и напиваться под недремлющим прищуренным взглядом трезвого вождя.

Впоследствии его Зубалово превратилось в обычную росскую барскую усадьбу. Жена Сталина принимала многочисленных гостей, училась и вела партийную работу в городе. Собственно говоря, Сталин сам ничего не делал по хозяйству и садоводству, он только (как вспоминала его дочка) срезал садовыми ножницами сухие ветки.

Беспокойство Сталина находило проявление в потребности постоянно что-то достраивать и перестраивать, и в конечном итоге дача, задуманная, как светлое уютное помещение, распластанное среди сада, леса и цветников, превратилась в нечто мрачное.

Он жил здесь сам, окруженный многочисленной дворней из кадровых чекистов, и даже кухарки и уборщицы имели чекистскую выучку. Все замыслы архитектора относительно внутреннего планирования дома, деления на кабинет, спальню, детскую и тому подобное сошли на нет. В доме все комнаты были одинаковыми, Сталин постоянно работал и спал в самой большой, но часто менял комнату – в конечном итоге, они все были похожи: Сталин работал около обеденного стола, заваленного бумагами, на углу этого же стола обедал, если был один; спал здесь же на диване.

Потребности Сталина в культуре удовлетворялись вырезками иллюстраций из журнала «Огонек», прикрепляемых им лично к стенам, в частности портретов Горького, Шолохова и других советских писателей работы Яр-Кравченко и копии «Запорожцев» Репина.

Еще была радиола с набором пластинок с записями русских, грузинских и украинских народных песен. Сталин очень любил кино, любимые ленты смотрел десятки раз. Интеллигента Джиласа поразило, что Сталин воспринимал кино очень простецки – вслух и назидательно комментируя поведение персонажей.

Невзирая на врожденный педантизм, Сталин не уделял внимания быту – это было продолжение и развитие имиджа романтичного революционера, который все отдает людям. Скромность в быту доходила до мазохистских проявлений, но застолье было всегда пышное, близкие к нему люди напивались в своем кругу до умопомрачения. Время от времени по его жесту все, что было на столе, свертывалось в скатерть и выбрасывалось, стол здесь роскошно сервировался. Сам он пил и ел мало. Позже Сталин имел любовниц – актрис Давыдову, Барсову, а затем ему «для здоровья» приставили женщину по имени Валя.

Он оставался абсолютно одиноким в своей невеселой «ближней даче». Достроенный по его замыслу второй этаж вообще пустовал. Использовался он за все годы лишь один раз – для приема китайцев в 1949 г. Дача в Зубалово, всегда полная гостей, осталась в памяти его дочери Светланы светлым солнечным воспоминанием. По-видимому, таким воспоминанием она была и для Сталина.

Учтем и то, что Аллилуевы были людьми из окружения прежних кавказских друзей и соратников Сталина, в которое входили Киров, Орджоникидзе, братья Енукидзе и некоторые другие – их было не так уж и много. Семья Аллилуевых в годы Большого террора попала в немилость вместе со всеми.

«Либеральный поворот». Горький и Сталин

Горький радикально изменил свою политическую позицию на протяжении 1926–1928 гг., и с этого времени начал регулярно наезжать в СССР, а в 1931 г. окончательно вернулся на родину.

Первое время Горький был очень близок к Ходасевичу и Берберовой (резко антикоммунистически настроенным супругам). Они вместе жили под Берлином в начале 1923 г., потом в Чехословакии, а с осени 1924 г. – близ Сорренто. 7 апреля 1926 г. Ходасевич пишет в одном из писем о политическом разрыве с Горьким, о том, что он «устал от его двуличия и лжи (политической!), устал его разоблачать».[403] Эйхенвальду Ходасевич писал: «Я все надеялся поссорить его с Москвой. Это было бы полезно в глазах иностранцев. Иногда казалось, что вот-вот – и готов. Но в последнюю минуту покатился немедленно по наклонной плоскости и докатился до знаменитого письма о Дзержинском. Природа взяла свое, а я был наивен, каюсь».[404]

Максим Горький

Конфликт, который непосредственно размежевал Ленина и Горького в годы Гражданской войны, касался судеб верхушки российской интеллигенции. Отношения между Горьким и Лениным обстоятельно испортились еще до войны. Письма Ленина к Горькому не сохранились, но из ответов Горького можно судить, что более воинственную позицию занимал именно он, а Ленину приходилось большей частью оправдываться. Беспартийный Горький, в годы Первой русской революции был близок к большевикам, а после ее поражения – к ультралевой фракции Богданова – Луначарского, в ходе войны вообще отошел от социал-демократов и был ближе к эсерам, с которыми его связывала бывшая жена, эсерка Екатерина Павловна Пешкова. Тогда Горький вынашивал планы образования объединенной социалистической партии, был очень дружен со старым народником Германом Лопатиным, который пошел на каторгу за попытку освободить Чернышевского, а также с маниакальным преследователем агентов охранки, тщеславным Бурцевым и писателем Амфитеатровым, который позже связывал Савинкова с окружением Муссолини. В 1917 г. Горький пытался вовлечь в объединяющий проект В. Г. Короленко, который от этого резко отмежевался. Тогда Горький попробовал сделать центром оппозиции независимую левую газету «Новая жизнь», учрежденную им отчасти на свой гонорар за полное собрание сочинений, отчасти – на одолженные деньги. Сотрудниками Горького в газете были бывший большевик Десницкий (Строев), меньшевик Суханов (Гиммер) и литературный агент Горького А. Н. Тихонов. Эта газета долго оставалась чуть ли не единственным легальным органом демократической оппозиции власти большевиков. Ленин терпел ее лишь из-за своего пиетета к Горькому.