Случай на станции Кречетовка - Валерий Владимирович Рябых

уже для самоутешения, смалодушничал: — По наличному раскладу, сажать-то не за что… Но благоустроенной жилплощади лишат запросто, и опять придется мыкаться по общагам и коммуналкам».

* * *

Воронов уже лет восемь обретался по Комсомольскому переулку (прежде Большому Златоустинскому) в восьмиэтажном доме НКВД. Здание построили на месте Злотоустовского монастыря и кладбища обители, которые ликвидировали в тридцать третьем году. Сергею иногда доводилось беседовать с жителями окрестных домов, и те сообщили, что на монастырском кладбище захоронены князья Барятинские, Засекины, Мосальские, Пронские, Урусовы, Хилковы, царевичи Касимовские. Но главное, там покоились сподвижники Петра I: графы — генерал-адмирал Ф.М. Апраксин и генерал-аншеф А. И. Румянцев. А один профессорского вида старичок поведал длинную эпитафию на могильной плите еще одного генерал-аншефа М. А. Матюшкина, троюродного брата царя Петра. Сергей записал в блокнот только последние фразы: «…веселым и доброхотным сердцем, забыв прежде понесенные военные труды и все прежние случаи смерти, поступал смело, воевал крепко, побеждал с триумфом. Всего сего довольно к бессмертной его славе и к неумирающей хвале».

И вот, попирая горестный прах столь славных людей, поселили там сотрудников Лубянки с толпой домочадцев. Многие, из тех чекистов попали в жернова репрессий конца тридцатых годов, семьи несчастных выселили из дома как ЧСВН (член семьи врага народа). Много безвинных женских слез и непонимающих, ошарашенных детских глаз повидал Сергей на лестничных площадках или во дворе дома у зловещего автозака. Имелись случаи курьезные… Воронов близко знал Ефима Евдокимова и Матвея Погребинского, правда, к тому времени переведенных из Москвы на периферию, но их жены и дети еще оставались в столице. Погребинский застрелился из табельного оружия в тридцать седьмом, якобы не желал участвовать в ежовских злодеяниях. А вот Евдокимова, так и не признавшего себя виновным, расстреляли как пособника Ежова, после двухлетнего содержания под стражей (с применением специальных мер) в сороковом году. Вот такие, скажем, разнополярные люди имели кров в отдельной чекисткой обители.

Маршрут Сергея от дома до службы — короток и незамысловат. Сначала вверх по булыжной мостовой до пересечения с улицей Кирова (по старинке звали — Мясницкой) и, повернув налево, сворачивал в Фуркасовский переулок. Если с утра предстояла служебная поездка, то сразу шел прочесом на автобазу, что за трехэтажным помпезным домом на улице Дзержинского, — там, по переезду из Питера и помещалась маленькая тогда ЧК.

Частенько случалось, возвращался домой по Лубянскому проезду, перед войной получившего имя летчика Анатолия Серова. Привычно замедлял шаг перед церковью Георгия Победоносца, искалеченной до крайности в тридцать втором, — теперь в божьем храме размещалось общежитие сотрудников органов. Ему самому довелось провести здесь полтора года. Потом выходил на Лучников переулок, который как и Георгиевский храм помещался на месте урочища, где в стародавние времена селились умельцы, мастерившие луки для русского воинства.

Воронову навсегда запомнился день пятнадцатого мая тридцать пятого года, когда толпы москвичей валили по Лубянскому проезду к открывшейся станции метро «Дзержинская». Накануне Сергею удалось побыть в Колонном зале Дома Союзов на торжественном заседании, посвященном пуску метрополитена. Стоимость проезда поначалу установили в пятьдесят копеек, но Сталину не понравилось, — первого августа плату снизили до сорока, а с первого октября до тридцати копеек.

* * *

По утреннему холодку быстро доехали до Третьей Кречетовки. Сергей велел остановить эмку у аптеки, мотивировал переодеванием в хебешную гимнастерку — негоже «парадный» мундир вывалять в зеленке, выслеживая Ширяева. Да еще, не приведи Господи, потеряешь, ползая по-пластунски, боевые ордена, что для советского человека непростительное преступление. Благо здание поселкового совета стояло рядом, по сути, в четырех шагах, если идти напрямую, через двор орсовских складов.

Воронов отрывистой дробью постучал в дверь аптеки. Открыла Вероника, которая ночь напролет, не сомкнув глаз, прождала постояльца, потому выглядела уставшей и даже осунулась в лице. Женщина радостно засуетилась, намереваясь покормить кавалера, но Воронов, крепко обняв пассию, страстно поцеловал в губы и повел в спаленку. Нет, мужчина не собирался завалить Веронику на постель, какие уж тут «любовные потуги», — дорога каждая минута. Сказав, что не голоден и «нужно срочно по работе…» — Сергей, не стесняясь Вероники, стал переодеваться. Та, так ничего не поняв, взялась трясущимися руками аккуратно складывать отброшенные в сторону вещи, еще не зная, куда окончательно положить френч и галифе. Оправив гимнастерку, Воронов предложил подруге присесть — «на легкую дорожку». Вероника прикорнула на кровати рядом с ним. Ее по-детски распахнутые глаза, с вопрошающей мольбой пронзали до самого сердца. Она, разумеется, понимала, что любимый идет под пули, и непременно станет рисковать собственной жизнью — да, Сергей такой…

Воронов, видя тревогу любимой, чтобы успокоить Нику, намеренно шутил, что работа предстоит обыденная — обыски, да дознания… Но женское сердце не обманешь, как бы ни хотелось верить таким словам, внутреннее бабье чутье указывало, — предстоящее дело не такое уж легкое и гладкое. И еще, пожалуй, главное, — Вероника твердо знала, что Сережа вернется живым, иначе и быть не могло.

* * *

К поселковому совету продолжали стягиваться команды местных подразделения: линейщики, городская милиция, солдаты военной комендатуры. Кроме ТОшной полуторки, подошли еще два грузовичка. Люди ждали распоряжений Воронова. Но, как говорится, — без Божьей воли крестьянину никак… И Господь смилостивился…

Прибежал запыхавшийся милиционер, — постовой обходил зады Кречетовки и, будучи добросовестным человеком, заглянул на пруд Ясон.

— Хочу доложить… Встретился один знакомый, тот прикормил с вечера местечко на пруду, да клев с утра вышел отвратительный… Так рыбачок углядел, что некий мужик, с сидором за плечами, перешел плотинку и подался по лесозащитной полосе в сторону речки Паршивки. Путника толком не разглядеть, но уж слишком подозрительный оказался дядечка…

Картина стала ясной — Ширяев решил пробираться на Старо-юрьевский тракт, оттуда проще пареной репы пересечь границу области и уйти неизвестно в каком направлении.

Пока немецкий агент не забрел далеко, решили обложить беглеца с трех сторон, благо — машины под рукой…

Павлу Гаврюхину поручили с семью бойцами линейной охраны двигаться к деревне Гостеевка и прижать немца с северо-востока. Михаилу Юркову предназначалось отрезать ход Ширяеву на юго-востоке, со стороны села Зосимова, лейтенанту выделили девять человек. Этой десятке предстояло проделать далекий путь, потому без лишних сборов отряд выступил немедля. Еще одну машину с комендантским отделением, во главе с младшим лейтенантом Свиридовым, направили вслед за Юрковым к дубовой роще (через поле за речкой), — перекрыть агенту путь по прямой на восток. Если Ширяев сообразит, что сдавлен с флангов, то как пить дать рванет в сторону рощи. Но в лесочке до сумерек не высидеть, дубраву бойцы строевой части, вызванные на