Амур-батюшка - Николай Задорнов

– Они просили меня помочь сосватать Дуню.

– Я с ними поссорился, – отвечал Родион. – Сына его драли мы на сходе. За что – я тебе говорил… А летом я у них одалживал коня. Теперь придираются ко мне, требуют соболей. Чем Санька богат? Кому надо занять, идут к нему. Он с гольдами тоже здорово торгует!.. Только он от своей избы и не шагнет далеко. Как ты, по речкам не таскается. Ему выгодно, что Синдана прогнали. Горюнцы теперь чаще к нему ездят. А сам он выше первых быков по реке не поднимался, говорит, что хлеб за брюхом не ходит… Бродяги у них в тайге живут, лес рубят для пароходов.

Бердышов сидел повесив голову.

– Я замечаю, что злодеи на Амуре заводятся, – сказал он, и глаза его заиграли.

– Эка поздно же тебя доняло! – оживляясь и выпрастывая свою окладистую темную бороду из-под красного ватного одеяла, молвил Родион. – А ты почему быстро хочешь уехать? Ведь хотел задержаться? Однако, тигры струсил.

– Между прочим, приедет Илюшка скоро. Спиридон и ваши звероловы распалят его на тигру…

– Ладно, я его не пущу. Уж если надо будет, сам с ним схожу. Я думаю, что надо народом ее уничтожить. Давай ложись, Иван, а то холодно. Избу сегодня выстудили.

– Я в избе сам мерзляк. В тайге не мерзну, а дома чуть что – застыну.

Бердышов стал раздеваться.

– Овчинниковым желательно согнуть Спирьку. Они же свои, соседи, из старой деревни шли вместе, а спят и видят, как бы задавить его. Они злятся, что он не хочет Дуню выдать за их Терешку.

– Это верно, – подтвердил Шишкин.

– Ты, Родион, только не дерись ночью, – поворачиваясь к приятелю спиной, весело сказал Иван.

– Я еще в тот раз рассердился на тебя, – отвечал Шишкин. – С тобой спать нельзя. Ты во сне обнимаешься.

Иван ухмыльнулся в подушку и тут же получил тычка в бок.

– Тамбовка – тигриное место. Тигры откуда-то берутся! – вздохнул Шишкин.

– Тигры охраняют вход на Горюн, – отвечал Бердышов. – Тут их гнездо, тигрятник.

Родион, кое о чем догадывавшийся, хотя Опиридон еще ничего никому не говорил, помолчав, ответил:

– Нет, тигрятник в Уральском, там самая тигра.

– Эх, Иван! – с затаенной надеждой взглянув на Бердышова, говорил наутро Спиридон. – Ты ли не зять! Каждый бы гордился. Ты с деньгой, – и он дружески и покровительственно хлопнул Ивана по плечу. Но тут же нахмурился, встал как ни в чем не бывало, отошел в угол, где стояло ружье. Деньги, кажется, соблазняли Спирьку.

«Хорош же будет у меня тестюшка! А ну, как дочка в него?» – мелькнуло в голове Ивана.

– Я дурной, всего не пойму никак! – сказал он.

– Помозгуй…

– Я не все пойму, что ты толкуешь.

– Я давно хочу с тобой поговорить, но побаиваюсь: язык у тебя длинный.

– Это верно, – согласился Иван.

– Ты в шутку будто, а все выболтаешь…

Говорили околичностями и намеками и никак не сговорились. Шишкин сказал, что согласился бы отдать дочь, но прежде надо отказать Илье и сделать это политично, а то рассердятся все: и тамбовские и пермские.

– Твое дело – волчье: схватил, да и был таков, а я отец.

Еще хотел он узнать, венчан ли Иван с гольдкой.

Толковали долго.

– Но твердо не обещаю, – уклончиво говорил Спирька.

Иван знал: чем сильней такой человек чего-нибудь хочет, тем менее старается это показать.

Иван затеял угощение в избе Родиона. Так часто случалось, когда он приезжал. Мужики этому не удивлялись.

Пришли Овчинниковы и опять затеяли разговор про сватовство. Иван поддерживал их, подмигивая Спирьке. Советовал ему соглашаться.

В это время в горнице в доме Спиридона было полно девиц. Они пели за прялками. Иван пришел туда. Он подсел к Дуне.

Она в новом сарафане, в светлых рукавах. Он знал: ее собирают к венцу.

– Ты не обиделась на меня?

– Нет, – спокойно ответила Дуня и взглянула, как бы желая спросить: «За что же?»

– Какая ты светлая, белая, чистая.

Она засмеялась.

– Шибко хороша!

– Эй, эй, чего ты ей поешь! – вступились девицы.

Иван вспомнил, какое злое чувство пробудила она в нем прошлый раз. А сама скромная, нежная.

– Знаешь, Дуня, я люблю утром пойти тайгой, послушать, как птицы поют. Солнышко чуть всходит, чисто на душе, так светло. Как в детстве, душа радуется… Птица сидит, перышки чистит, ясная, свежая. Воздух какой!.. И вдруг вскидываю ружье – бац, грохот, все к черту, эта самая красавица птица валится вся в крови, перья летят… Скажи, не зверь ли человек?

Она глядела на него с огорчением: дядя Ваня опять глупости порол.

– Так же ведь и с любовью, – продолжал он, глядя странно и пристально.

Она вспыхнула от стыда. «Попробуй!» – как бы ответил ее взор.

Олени Старик и Царь бежали, широко раскидывая ноги. Закутавшись в доху, Иван лежал в нартах и смотрел вперед. За рогами оленей виднелись ущелье и снежная равнина. Он вспомнил разговор у Саньки. Овчинников ждет, пока соседа нужда задавит. Край богат, а он от избы не отойдет и из соседа гроши выжимает. Он даже хвалиться стал, что к нему все с нуждой идут.

Нынче повсюду в деревнях росли торговцы. Началась борьба за богатство. Иван не боялся. Он чувствовал, что все эти люди, пришедшие на Амур издалека, со всеми их желаниями и грехами еще понадобятся ему, что от богатых пригодится богатство, от бедных – труд. «Спирька склонялся… Но не врет ли он, расейский хитрован? Толкует: мол, твердо не обещаю… Может, я умом рехнулся, поверив ему? Ну, пусть-ка…»

Стены каменного ущелья поползли над нартами. Острые черные скалы в белых березах лезли ввысь, во мглу. Сжатый между ними Горюн застыл буграми и торосами. Глубокий снег завалил лозы.

– Ы-ий!.. Ы-ий!.. – как волки, выли во мгле погонщики.

Сквозь изморозь и туман косматым желтым пятном едва проступало солнце.

«А как бы барса на самом деле Илью не съела», – думал Иван. После разговора со Спирькой зло его к Илье стало стихать, но как он злу этому и прежде старался не давать воли, так противился он теперь и доброму чувству, что явилось в душе к парню. Он вообще не любил поддаваться чувствам и всю жизнь был настороже. Даже своей душе не верил иногда и держал ее в узде. С такой душой, он знал, можно гору своротить.

«Неужели Спирька меня обманывал? Цену набивал?» – подумал он. Еще никто не обманывал Ивана.

«Но что она нашла в Илье? Говорит, что любит его… Сам я говорил Илье, чтобы на Горюне свататься. Но никогда не думал, что так случится. Вот, говорят, на грех из палки выстрелишь, ударило из пня, из Ильи! Вот шутки! Шутил, шутил – и дошутился. Уж очень плохо судил об Илье…» Надежда была на богатство… «Я люблю ее, а она Илью. Я готов на руках ее носить, а она меня не видит».

Иван уснул и проснулся под той горой, где перебил он кучу людей.

«Что это я задумал? Может, пусть она любит парня?» – мелькнуло в голове.

Нежность и боль явились в душе Ивана. «Пусть она будет счастлива с парнем. Она молодая».

А другой голос нашептывал: «Погоди, еще все переменится, поживет, полюбит и тебя. Начал бить, Иван, бей дальше! Не жалей никого!»

А Спиридон, проводив Бердышова, подумал: «Поверил Тигр! Но, слава богу, я нашелся»!

Он сказал дочери:

– Берегись всю жизнь Ивана, он тебя сватал, не постыдился, говорит: полюбил, чуть ли, мол, еще не видавши тебя. Как сладко врет!.. И ямщики подтверждают, что Илья собирается сюда.

Жене сказал:

– Надо торопиться. Иван нас за дурачков принимает. Я слыхал его рассказы, что у них в Забайкалье богачи с девками творят. Тут есть отец, и этому не бывать! Дочь я ему не продам! Надо скорей играть свадьбу. Я его утешил, сказал, что свадьбу отложим будто бы до весны, но с условием, чтобы он не мешался, убрался бы с глаз, а то люди осудят. У него же складно врать научился!

Дуня очень обрадовалась, услыхав, что приезжает Илья и что отец торопится со свадьбой.

В этот приезд Ивана многие заметили, как он лип к Дуняше. И хотя Ивана любили, но тут он хватил через край. Даже Родион – друг его и приятель – полагал, что нельзя поддаваться торгашу. А Сильвестр прямо сказал: пусть он свои разбойничьи замашки оставит и здесь мошной не трясет. Все надеялись, что Спирька не даст себя объехать на кривой.

– Отец, – приговаривала Петровна. – Свое дитя!

– Отец отцу рознь. Мало ли какие бывают отцы!..

Все понимали, что Иван хотел купить и отца, и мать, и Дуняшу. Тигр!

ГЛАВА СОРОКОВАЯ

– Эх, жених, туда-сюда на почтовых гоняет! – закричали девушки, разбегаясь, когда, чуть не наехав на них, Илья вкатил с колокольцами на «обратных». Он приехал погостить к невесте.

– А где Пахом Терентьич? – выскакивая без шапки на улицу, окликнул его Спиридон.

Илья осадил коней, бросил вожжи, выпрыгнул из кошевы.

– Отец дома остался, потом на своей лошади приедет.

– Я слыхал, что вы вместе собирались.

– Собирались вместе, – отвечал Илья. – Тятя и меня хотел задержать.

– Что так? – небрежно спросил Спиридон, втайне насторожившись. Он опасался, не запустил ли Иван какое-нибудь сомнение в душу Пахома.