Амур-батюшка - Николай Задорнов

– Я тут привык, – тихо говорил Сукнов. – Здесь я положил годы. Мы, бывало, в тайгу придем – ранцы долой, ружья в козлы, палатки разобьем. Тайгу рубим, дома ставим, посты, станки… Много я тут повидал.

Работал Андрей и на высоких скалах, в душистой южной тайге, где ставились первые дальнобойные батареи и где, бывало, тайфун достигал такой силы, что казалось, дышать нечем, не успеваешь ртом воздух хватать.

Наталья и Татьяна, обе коренастые, босые, смуглые от загара, с белесыми бровями, обнявшись, слушали солдата.

– А теперь желает осесть на Амуре! – с восторгом восклицал Тереха.

Вечером бабы пряли, пели. Мужики рассказывали сказки.

Андрей и Авдотья сидели на дровах за печкой. Солдат долго играл на балалайке.

– Телеграмму можно отбить, куда желательно, – говорил он. – Полковник завсегда говорил, что телеграф – первое дело.

Утром Сукнов съездил к попу, отдал ему документы и пакет от начальства.

Из тайги вышел обоз оленных тунгусов. Заиндевелые рогатые олени, понуро опустив головы, целыми днями простаивали у дома Бердышова.

С тунгусами пришли Юкану и трое русских, рослые, длиннобородые, одетые в дубленые полушубки и в старинные суконные полукафтанья.

Тунгусы грузили в нарты тюки, бочки с маслом, ящики с инструментом, муку, спирт. Савоська, уже давно возвратившийся с устья Амгуни, распоряжался ими, кричал, показывал, что и как надо класть и перевязывать. И тунгусы и русские слушались его.

Из Мылок со свадьбы вернулся Иван.

Далекие леса синевой вползали на хребты к белым вершинам. Олени позванивали колокольцами.

У бердышовской избы толпились мужики, гольды и ребятишки.

– Еду в тайгу на прииски, – говорил Бердышов. – В такие места, где топко. Летом по болоту не доберешься. Вернее сказать, доберешься, но трудно грузы доставлять. Все завезти надо санным путем. А ты, Илья, все неженатый?

– Погоди, вот скоро уж… – с неприязнью поглядывая на рогатых зверей и побаиваясь подступить ближе, отвечал за Илью Пахом.

– Что ты боишься? Олень не страшней коровы. Тунгусы коров боятся, а ты оленя.

Илья завидовал Бердышову. Он с большой охотой пошел бы вот так в тайгу на прииск.

Иван оделся в оленью парку и в белые высокие торбаса.

– Поедем далеко, до Тамбовки; там свернем на Горюн – и по нему в верховья, а потом по озерам и болотам.

Морозный пар клубами валил из его рта.

– У тебя, поди, уж и заявка сделана? – спросил Федор у Бердышова.

– Не без того! – тряхнул головой Бердышов так, что замотались длинные уши его шапки. – Времена переменились: молодые женятся, а мы хватаемся за новые дела. И ты, если хочешь торгашить, брось все, завози товар. Успевай, Федор! – похлопал он мужика по плечу. – А то тут найдутся другие… А ты думал, что я век буду развешивать пшено да муку? Нет, я тоже хочу развернуться.

– Где ты оленей-то нанял?

– Пошто нанял? Купил! Это теперь мои олени, – весело ответил Бердышов. – А летом из Николаевска пароход потянет вверх по Амгуни баржи с людьми. Много людей я нанял.

На разных речках Иваном еще в былые годы найдены были россыпи, богатые золотом. Теперь он чувствовал себя в силе, чтобы начать на них работы.

Анга в старой шубейке хлопотала у возков. Она была счастлива. Ее Иван прямо и решительно шел к цели. Она радостно помогала ему готовиться, чувствуя, что нужна.

– Чего еще ждать! – говорил Иван. – Дай пожить, пока не состарились.

Анга напекла на дорогу пирогов, нажарила оленьего мяса и наморозила два куля пельменей.

– А ты, Илья, слыхал, что под Тамбовкой барс объявился? – спросил Иван парня. – В деревне все испугались, и никто не смеет выйти в тайгу убить зверя. Я бы, если на прииски не ехал, проучил этих тамбошей.

Желваки заиграли на скуластом лице Ильи. Он давно хотел показать тамбовцам, как надо охотиться.

Бердышов рассказал про охоту на барса, как один смелый охотник ловко убил матку, подойдя к ней вплотную, а барсенка захватил живьем.

Тоскливым взором наблюдал Илья сборы каравана. По виду его нетрудно было догадаться, что новость, сообщенная Иваном, не дает ему покоя.

– Только барс – зверь чуткий: к нему надо подкрадываться в одиночку, осторожно. Но смотри не попадись ему. А то Дуня другому достанется. Зато если убьешь, она тебя шибко полюбит. А зверь тебя сгребет – тогда худо. Но если ты хороший охотник, зверь это чует, тебя испугается, никогда не сгребет, можешь подходить к нему.

Иван отошел к оленям.

– Онакер! Старик! – хлопал Иван по морде могучего оленя. – А вот Ыйден – Царь!

Заслышав свои клички, широкогрудые звери вздрагивали.

Тунгусы уселись в нарты. Иван поцеловал жену и девочку.

– Ну, барыня, обнимай дедушку. – Савоська подставил маленькой Тане обмороженную щеку.

Иван оглянулся на избы переселенцев. Егор с мальчишками стоял на бугре. Бердышов махнул им рукой.

Колокол зазвенел на груди у Онакера. Юкану протяжно завыл, охотничьи собаки россыпью пошли по снегу, перегоняя оленей. Савоська выстрелил в воздух.

Олени и нарты быстро окрылись в синей утренней мгле. Только звон колокольца, подвязанного к груди Онакера, доносился с реки.

– Эх, я бы опять с дядей Ваней поехал! – с чувством признался Васька.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Посредине улицы в Тамбовке, у амбара, опираясь на ружье, стоял Спиридон Шишкин. На нем рыжая куртка самотканого сукна, ичиги, высокая папаха. На усах настыли сосульки. Бороду и воротник забелила куржа.

Из амбара вылез коренастый темнобородый Родион в одной рубахе и беличьей шапке.

– У вятских все неладно, – вымолвил он, вытаскивая через порог амбара мешок с чем-то тяжелым, – то комары коня склевали, то тигра в избу залезла. Уж вятский так вятский – народ хватский.

Густой, лохматый иней обметал под крышей тяжелые бревна амбара. Голубые пучки лоз торчали из берега. Голубые избы тянулись по снежным холмам.

Вся деревня была в клубах тумана и дыма, и мужики, разговаривая, пускали белые клубы.

Спиридон чуть свет бродил с ружьем около росчистей и огородов. Идти на тигра в глубь тайги в одиночку мужик не решался. А делить честь охоты на тигра со своими соседями не желал.

– Тигра уже смеется над вами. Она скоро в деревню жить переедет, – закрывая амбар на чеку, сказал Родион. – Говорит, в тайге холодно ей.

Из-за угла показался Котяй в желтом тулупе. На правом плече его дулом вниз висело ружье.

Скрипя по снегу, Сильвестр семенил короткими ножками через улицу.

Заметив, что у амбара стоят заядлые охотники Родион и Спирька, полагая, что речь у них идет не иначе как про тигра, тамбовцы вылезли на улицу, и вскоре вокруг Родиона собралась вооруженная толпа. В эти дни без оружия никто не выходил из дому.

– Я смотрю, что такое! – с жаром воскликнул Родион. – Охотники боятся в лес идти! Тигра объявилась, и вся деревня как в осаде. – Родион взвалил мешок с сохатиными стегнами на плечи и пошел прочь.

Долговязый Котяй, а за ним и остальные мужики пошагали за Родионом.

За избами взошло солнце. Легкий ветер метал дым из труб и потянул по небу розовые каракули. Мужики ввалились в обмерзшую дверцу. В жарко натопленной низкой избе они расселись за вымытым добела столом.

– Пока вы будете уговариваться, тигра у нас всю скотину передавит. – Широкий, коренастый, с грудью колесом, выпиравшей из-под темной рубахи, Родион говорил твердо, с уверенностью.

– Ты, Спирька, не лезь. Не похваляйся. Тебе никогда тигру не убить, – тонким голосом говорил Сильвестр.

– Кому? Мне?! – сверкнул глазами рыжий Спирька.

– Хотя бы…

– Да я лучше тебя охотник!

– Ты-ы?.. – с презрением оглядел его Сильвестр. – Нет, я лучше! Ты – Лосиная Смерть, а не тигриная!

– Как ты можешь знать!

– Я лучше! – злобно кричал русый толстощекий Сильвестр.

Дверь неожиданно распахнулась, и в избу с рыданием вбежала Петровна.

– Что такое? Тигра? Где? – вскричали мужики.

– На скотник к вам залезла! Дунька и Арина с ней сражаются!..

Мужики схватили ружья. Кучей толкая друг друга, они долго не могли пролезть в дверь. Родион сильным ударом плеча вытолкнул их всех. На улице началась беспорядочная стрельба.

…Арина и Дуняша ждали гостей из Уральского и пекли пироги. Вдруг закричали ребятишки. Мать глянула в окно.

На стайку[69] прыгнула громадная пятнистая кошка.

– Тигра! – воскликнула Арина и схватилась за детей, пересчитывая их.

Все были здесь.

Зверь стал разгребать жерди на крыше. В стайке испуганно замычала корова.

Буренка была кормилицей всей семьи. От нее ждали нынче теленка. Не помня себя, женщина с криком кинулась наружу.

– Да я тебя!.. Ах ты, окаянная!

Дуня выхватила из печи головешку и выбежала следом. Голося что есть силы, но не решаясь подступиться к зверю, мать и дочь бегали у крыльца.

Зверь поджал хвост и прыгнул с настила на крышу. Он злобно замяукал.