Амур-батюшка - Николай Задорнов

– Что так? – небрежно спросил Спиридон, втайне насторожившись. Он опасался, не запустил ли Иван какое-нибудь сомнение в душу Пахома.

– Да он вот-вот будет. Сам все хотел повидать вас.

– А-а!..

Илья пошел в избу.

Дуня, увидев Илью, засмеялась счастливо и, схватив его за руки, наклонила голову, словно желая прислониться к его груди.

Илья снял шубу.

Мать, сидя у прялки, искоса наблюдала за ним и за Дуней. Они разговаривали стоя. Речь у обоих так и лилась, ласковая и кроткая. В лице выразилась спокойная, мужественная уверенность. Он ласково и снисходительно слушал свою подругу. Он был выше Дуни на полголовы и смотрел на нее сверху, как сильный и старший.

Видела мать, что приезд его – отрада для дочери, что она не нарадуется, не наговорится с ним, что на его сильной и широкой груди желает она найти покой и защиту.

Дуня тронула вышивку на косом вороте новой его рубашки, взглянула в смуглое лицо, в синие глаза, тронула копну его в кружок стриженных волос. У нее самой голова такая же темно-русая; две тяжелые косы легли на спину. А Илья повзрослел, похорошел, взор его стал тверже. Она рада, что жених ее так прекрасен.

Мать смотрела, и сердце ее радовалось и болело. Радовалась она, что они рады друг другу, что не наговорятся, что, видно, они друг другу всласть, не чувствуя ног, стоят, не насмотрятся. Все забыли. И льется, льется речь их… О чем бы? Ах, молодость!.. Вот дети равные, одногодки.

Дуня уже заглянула к нему за кушак, вытащила кисет, потрогала ножны кинжала, что купил он на баркасе.

А болела материнская душа, это над этими детьми, которые не наглядятся друг на друга, вьется коршун…

Жених с невестой ушли в горницу и беседовали там.

Спиридон пришел. Сели к столу. Спиридон позвал их. За обедом стал осторожно спрашивать, как живет Пахом, желая выведать, нет ли опасности с этой стороны. А потом, переменив разговор, рассказал про нападение барса.

– Вся деревня струсила у нас. Заметил, когда въезжал, Сильвестр с ружьем ходит? Вот охотники! А все хвастались, что могут взять зверей. Вот пусть попробуют. Родион и тот трусит. Потому что настоящей смекалки нет.

Илья, зная, что будущий тесть его знаменитый охотник, посмотрел на него вопросительно.

– Ты не вздумай!.. – сказала Арина.

Но Спирька и не собирался на барса. Сейчас вокруг ходит зверь пострашней. Отец силы бережет и сам начеку. Рисковать идти в такое время на барса – нечего и думать. Но чем больше он издевался над трусостью соседей, тем внимательней слушал его Илья.

Явился Родион, послушал разговоры и сказал:

– Ты не вздумай Илью послать на барсу. А то ведь хочется отличиться перед невестой. Скажет, мол: «Она зверя гоняла, а я чем хуже?» Ты слыхал, как Дуня головешкой барсу напугала?

Илья хранил гордое и бесстрастное молчание: он твердо решил убить барса.

– Он ко мне пойдет ночевать, – сказал Родион. – Завтра есть к нему дело общественное.

По пути домой мужик при свете луны показал свежие следы зверя. Сидя на корточках и ползая от следа к следу, Родион тыкал в них прутиком. С досадой поглядывая на чащу, скрывавшую барса, он сказал:

– Вот этой стороной и пошла: прямо пашней – и в ложок. Но такого охотника еще не нашлось, чтобы один убил барсу. Был какой-то вятский, кидал огнем в нее, но не убил.

Шишкин привел Илюшку домой и велел лезть на печь. Парень вскоре захрапел.

– Спит, – сказал Митька, заглянув под занавеску.

– Надо за ним присматривать.

Под утро сквозь сон Шишкин услыхал, как скрипнула дверь, и проснулся.

За Окном стояла густая предутренняя синь. Должно быть, Илья вышел на двор.

Мужик лежал, ждал и слушал. Илья не шел. Родиону хотелось спать. Он перевернулся на другой бок.

Вдруг словно кто толкнул его. Родион проворно вскочил.

«Скоро же рассвело!» – подумал он с удивлением, глядя в окно.

Илюшки на печи не было. Исчезло и ружье его.

– Ушел на барсу! – воскликнул Родион и босой выскочил в сени. – Эй, Митька, живо собирай всех!

Дуня прибежала к Шишкиным.

– Я тебе, дядя, глаза выцарапаю! – кричала она. – Ты и тятя сами его распалили! Чего городили при нем! Он, знаешь, горячий какой? Про охоту слышать спокойно не может. Зачем его бередили? Хрыч ты старый! Я бы ночь не спала, его укараулила.

– Ну как я не уследил!.. – хватался Шишкин за голову.

Прибежал Спирька. Оба охотника, перепоясанные патронташами, с ружьями в руках пошли на лыжах по следу Илюшки.

Лыжня его шла по свежим следам зверя. Взобрались на отрог хребта и, тормозя ход, налегая на палки, помчались, падая вниз, в долину.

«Далеко же он успел уйти!» – думал Родион.

Вдруг Спиридон, быстро мчавшийся впереди, вздымая лыжами волны снега, резко повернулся и встал лицом к вершине. Из сугроба торчали красные космы шерсти и пятнистые бока барса.

– Эй!.. Тут тигра! Уже готова!

Родион поднял лапу зверя:

– Еще не остыла, теплая… Он ее недавно застрелил.

– Давай-ка перевернем!

Мужики вывернули зверя из снега.

– Ловко он ей попал!

– А вот и он сам! Эй, Илюха, вставай! – крикнул Родион, уверенный, что если охотник убил зверя, то сам жив.

В снежном заструге, как бы утонувши в нем, распластавшись, ничком лежал Илья Бормотов.

– Лицо в курже!

– Значит, дышит, – сказал Родион.

Илью пришлось растирать снегом. Он стонал. Рубашка его была в мерзлой крови.

– Он ее, видишь, застрелил, а она, уже пристреленная, его схватила. Вон сколько он пролетел, как распахал сугробину: хотел, видно, к дереву подойти… Все же он ее достиг!

Раненого привезли в деревню.

– Сокол ты мой ясный, это я тебя загуби-ила!.. – ревела Дуня, кидаясь к саням.

Илью подняли, и она увидела его растрепанные волосы и обезображенное страданием красное лицо с заледеневшими слезами на ресницах.

– Ох-ох!.. – застонал он.

Дуня, рыдая, кинулась к нему.

– Да отведите ее! – дико крикнул Родион. – Она только зря ему сердце травит. Ничего с ним не станет. Ты, Илья, не слушай ее!

– Караульщик ты несчастный! – кричала Дуняша. – Как не станет! На нем лица нет!

– Вот сейчас начнется карусель!.. – сказал Шишкин. – Пахом приедет… Это мужик крутой, он с нас за сына спросит… Что бы сделать? Старуху бы Кузнецову сюда, она быстро вылечит. А то, может, шаманку из Халбы? – Растерянный Родион стоял среди толпы. Шапка его перевернулась задом наперед. – Или давай Козлиху! Есть своя лекарка, и ладно!

– До свадьбы заживет, – обмыв рану, утешала Илью знахарка Козлиха. – Кости целы. Вари-ка ему, Дуня, вот этой травы да прикладывай. Хорошо бы свежего мясца, говядинки с чесноком, с хреном, да спирта. А лучше всего чайку крепкого. Кровь-то разогреть…

– Бабонька, родимая, я тебе шаль свяжу, – обнимала ее Дуняша, – только вылечи!..

– Еще крепче будет, касатка, – улыбаясь кивала старуха. – И-и, родная, разве это раны! Днями встанет и пойдет.

Пахом и Тереха Бормотовы молотили снопы на амурском льду. Работа шла весело и дружно, когда с Экки на лыжах прибежал Васька Кузнецов. Все пошли в избу, и там мальчик прочел телеграмму:

«Илью погрызла барса, не беспокойтесь. Илья живой. Надо отцу приехать.

Родион Шишкин».

Сразу ехать Пахом не мог, так он был взволнован. Мужик высидел в избе полчаса, потом опять пошел молотить. Он лишь забыл надеть шапку, хотя на Амуре начался ветер.

Пахом работал и думал об Илье, не желая поддаваться отчаянию.

На другой день он дождался низовой почты. Ямщики рассказали про охоту Ильи на барса. Разузнав все толком, Пахом отправился в Тамбовку.

Ехал он, не торопясь, не изнуряя лошадь.

Встречные передавали Пахому все ту же весть и удивлялись его спокойствию. Через два дня, подъезжая к Тамбовке, Пахом примерно уже все знал. Он догадывался, как тамбовцы беспокоятся, что случилась с парнем такая беда и что отец рассердится на них. «Илья не утерпит, если ходит поблизости зверь, – как им было углядеть?..» Пахом не винил тамбовцев и взыскивать ни с кого не собирался.

– Я утром встал, поглядеть пошел, – лежа на постели, рассказывал отцу Илья, – вижу – след. Мы и накануне ходили следы глядеть, а видно было плохо.

– Это я его распалил, – сетовал Родион.

– Ну, думаю, дай погляжу, что дальше. Сходил домой за ружьем – на случай, если тигра встретится.

– Это я слыхал, как он за ружьем заходил, – сказал Митька.

– Ах ты, тварь! – не вытерпел Спиридон. – Что же раньше молчал?

– Нет, это я виноват, упустил, – твердил Шишкин. – Винюсь…

– Ну, ничего, как-нибудь. Только вот зачем же телеграф беспокоили?

– Это не мы, а Дуня. Требование представила, чтобы выбить телеграмму про Илью, – оправдывались тамбовцы.

– Кричит на меня, – продолжал Родион: – «Караульщик ты несчастный, поезжай на станок, тятю, маму утешь, а то ямщики приедут – наврут!» Покоя не дала, пока телеграмму не отбили.

Через неделю в Тамбовку с почтой приехал Сашка-китаец. Он распряг лошадей и поспешил проведать Илюшку.