Жизнь и необыкновенные приключения капитан-лейтенанта Головнина, путешественника и мореходца - Рувим Исаевич Фраерман

– Нет, – серьёзно и просто отвечала она. – Я ласкаю себя надеждой, что когда-нибудь догоню по разуму своего мужа и буду достойной его.

– И это правда?! – воскликнул он. – А я так страшился!.. – признался он. – Провидение посылает мне в вашем лице такое счастье!

Луна уже была в зените, и по селу медленно плыл сонный петушиный крик, а на траву легла обильная роса, когда он проводил Евдокию Степановну до господского дома, потом долго стоял в тени деревьев, оглушённый своим счастьем, не зная, куда ему идти.

До рассвета бродил он по парку, счастливый и влюблённый в весь мир. Липы пахли, казалось, ещё острее, чем с вечера. Он любил и помнил их запах с самых первых дней детства.

Липы цвели и благоухали на заре его жизни, они цветут и благоухают теперь, в дни его счастья, пусть же цветут и благоухают и до самой могилы…

Глава 5

Мичман Врангель

Лето быстро подходило к концу. Лимонно-жёлтые полосы всё гуще вплетались в ещё яркую зелень берёз, липа уже начинала ронять бронзовый лист на дорожки садов и парков, зелень вязов редела, светлела и всё сильнее просвечивалась солнцем.

Приближалась осень. По ночам лёгкие морозцы сковывали лужи и покрывали тонким стеклом берега рек и озёр. Морозцы бодрили людей, делали все звуки громче и отчётливее. Казалось, что на быстро подвигающейся стройке шлюпа «Камчатка» особенно весело и звонко стучат топоры, а рубанки с особенно напористым визгом гонят кудрявую стружку.

Василий Михайлович по-прежнему не пропускал ни одного дня, чтобы не провести несколько часов на верфи.

Часто на палубе строящегося шлюпа собирались и его офицеры: лейтенанты Муравьёв и Филатов, мичман Литке, Матюшкин, гардемарины братья Лутковские.

Головнин знакомил офицеров во всех подробностях с их будущим кораблём и старался возбудить в них интерес и любовь к нему.

Однажды на постройке появился и Мелехов. Он постарел, одряхлел, слегка сгорбился, но по-прежнему работал на той самой верфи, где строил когда-то «Диану».

– Какими судьбами, друг Милий Терентьич, попал сюда? – спросил Головнин старого помора, обнимая его и целуя.

– А вот прослышал, что строите вы здесь шлюп, ну и приехал посмотреть, как у вас идут дела.

– Дела ничего, неплохие, – ответил Головнин.

– А конечно, отчего им быть плохими… – говорил Мелехов ревниво. – Фрегат[136]-то ведь строится с основания, не так, как мы в те годы баржу на шлюп перешивали.

– Однако пойдём, старина, осматривать постройку, – весело предложил Василий Михайлович. – Если что не так – прямо скажи. Я рад буду каждому твоему слову.

Старик облазил все закоулки на судне.

– Всё по закону, как полагается для морского судна. Добрый будет фрегат, – похвалил он.

Прощаясь, старик спохватился:

– Вот и запамятовал! Приходил к нам на верфь вчерась один морской офицерик молоденький, всё спрашивал, думал, на наших стапелях строитесь… Дал ему ваш дом, только старый, дом Куркиной.

– Я и сейчас там стою, – отвечал Головнин. – А кто бы это мог быть и чего он хотел?

– Сказал своё фамилие, только не упомню. Знаю, однако, что нерусское. Из себя так не особо видный. А для чего вы ему, не сказывал.

Василия Михайловича нисколько не удивило это обстоятельство, ибо в последнее время не было отбоя от желавших отправиться с ним в кругосветное плавание.

Впрочем, на следующий же день всё разъяснилось.

Едва хмурое осеннее петербургское утро заглянуло в окна спальни Василия Михайловича, как в комнату вошёл, топоча сапогами, Тишка. Он так и остался при Василии Михайловиче, хотя Головнин много раз предлагал ему вернуться в Гульёнки, жениться, стать вольным хлебопашцем. Вольную он взял, но не мог уже расстаться ни с морем, ни с Василием Михайловичем.

– Ваше высокоблагородие, пора вставать! – сказал он громко, зычным голосом, словно стоял на вахте. – Там какой-то офицер давно дожидает.

– Фамилию он назвал?

– Назвал. Какая-то такая нерусская. Враль, что ли, или вроде того.

– Враль – и нерусская? – засмеялся Василий Михайлович.

Он быстро встал, накинул халат и приказал звать гостя в кабинет. Ранний гость вошёл. Это был небольшого роста молодой офицер. – Мичман флота барон Фёдор Врангель, Четырнадцатого флотского полуэкипажа. – отрекомендовался он.

Головнин подал ему руку, пригласил садиться, спросил:

– Чему имею честь быть обязанным вашему посещению?

Молодой человек немного замялся, затем смущённо и робко проговорил:

– Я – барон Врангель…

– Я слышал, – отвечал Головнин с улыбкой.

– Мне один приятель сказывал за тайну, что вы идёте в новое кругосветное плавание.

– Сие верно, – отвечал Головнин, – но никакой тайны в том нет, хотя я и не объявляю о сём на всех углах.

– Может статься, потому он так и сказал. Командир Ревельского порта, где стоит наша эскадра, ходатайствовал перед вами, чтобы вы взяли меня с собою в плавание. Я просил его превосходительство.

– Да, он ко мне относился, – подтвердил Василий Михайлович. – Но я отказал ему в сей просьбе, ибо беру с собою только лично известных мне офицеров.

– Всё ж таки я решил ходатайствовать лично перед вами… Может статься…

Проговорив эти слова, волнуясь и даже слегка заикаясь, юноша умолк.

– Почему вы так добиваетесь этого? – спросил Головнин.

– Я очень люблю море и путешествия, – просто и искренне отвечал юноша.

– Сего ещё мало. Надо знать службу. На каком судне вы плаваете?

– На фрегате «Автропил».

– Сколько мне известно, вашей эскадре зимовка назначена в Свеаборге. Вы оттуда?

– Нет, я из Ревеля.

– Вас отпустили?

– Да… Впрочем, нет, – поспешил поправиться юноша, – Я…

– Так как же?

– Когда эскадра стала готовиться к выходу в Свеаборг, я съехал на берег и подал рапорт о болезни…

– Ну? А дальше?

– А дальше адмирал приказал доставить меня на фрегат здоровым или больным, но меня не нашли…

– Потом?

– Потом, когда эскадра ушла из Ревеля, я отыскал в гавани каботажное судно, которое пришло туда из Петербурга с грузом каменной плиты, и отправился на нём в столицу. Плавание продолжалось десять дней.

– Почему так долго?

– Погода была весьма бурная. Пустое судно прыгало, как пробка, не слушаясь руля.

– Вы знаете, что за самовольное покидание судна вы подлежите военно-морскому суду?

– Знаю, – отвечал Врангель. – Но я хочу в океан. Тут делать нечего.

– Ого! – ухмыльнулся Головнин. – Впрочем, это желание понятно для каждого моряка. Однако всё же я вас взять с собою не могу.

– Я прошу вас, господин капитан второго ранга! – Юноша поднялся со стула, умоляюще сложив руки на груди.

Уже совершенно рассвело, и Головнин теперь хорошо видел, что перед ним стоит невзрачного вида молодой человек, лет двадцати – двадцати одного, с