Русский город Севастополь - Сергей Анатольевич Шаповалов

Синопе я им все мачты снёс, и здесь две пушки сбил. – Матрос от злости сжал кулак на оставшейся руке. – Вот, отлежусь и ещё покажу!

– Выздоравливай, братец! – пожелал Нахимов и зашагал дальше. – Я вам фруктов принёс. Вы, уж, простите, что мало. Потом ещё занесу.

Адъютанты извлекали из кульков персики, инжир, груши, раздавали раненым.

– Генерал, я заявляю протест! – вскричал молодой французский офицер с перебинтованным лицом, когда Нахимов проходил мимо. – Это полное невежество! Варварство какое-то!

– Успокойтесь месье, – остановился Нахимов. – Объясните толком: в чем дело?

– На меня ночью напали! Вместо того чтобы вызвать на честный поединок, один из ваших варваров дал мне в висок кулаком. А когда я схватил ружье, он повалился на меня и чуть не откусил ухо! Изгрыз мне всю бровь, нос…. Как зверь какой-то.

– И кто же его так? – тихо спросил Нахимов у фельдшера.

– Так, вон, ваше превосходительство, – указал фельдшер в другой конец зала, где лежал раненый черноморец. – Пластун его так изуродовал.

– Братец, за что ты француза покусал? – спросил адмирал.

– Так жив ведь, ваше благородие, – ответил пластун. – Ежели бы не ранило, я б ему голову отгрыз, нехристю. – Пластун приподнялся и с ненавистью прохрипел: – Никто его сюда не звал. И никто с ним не договаривался, как воевать.

Нахимов повернулся к французскому офицеру:

– Приношу вам свои извинения, за столь неблагородное ведение войны. – Подошёл к казаку, порылся в кармане, вложил ему в заскорузлую ладонь серебряный рубль. – Спасибо, братец! Так их и надо!

***

Павел нашёл свою шинель у операционного стола, в углу. Кое-как вдел руки в рукава. Застёгивать не стал, все равно на груди дыра от осколка, и ткань кровью пропиталась. Выбрался из госпиталя.

У входа он увидел носилки. В них лежал широкогрудый офицер и, казалось, спал безмятежным сном: до того выражение его было спокойное. Лишь в уголках губ запеклась капелька крови. Ветерок трепал кудрявый чуб. Рядом сидел сосед Павла по комнате, поручик Константинов и горестно о чем-то размышлял, глядя в лицо убитому.

Павел присел рядом.

– Откуда?

– С пятого. Кудрявцев. Друг мой.

– Хороший был человек?

– Не то слово – душевный, – надрывно вздохнул Константинов. – Смелый. Плевал в лицо смерти. И все же, она побрала его.

Он пригладил чуб на голове убитого.

– Помню, под Четатью нас турки окружили. Всё, думали, перебьют. Башибузуки всегда смелые, когда их много. Не щадят никого. Пленных убивают самым изуверским способом. А Кудрявцев в полный рост под пулями встаёт, да солдатам кричит, чтобы не смели кланяться. Сам в атаку повёл роту. Прямо на штыки ринулся не таясь. Турки испугались, бросились бежать…. Он тогда спас батальон.

Константинов достал папироску, чиркнул кремнем, подкурил от труты, затянулся.

– А был ещё случай: турки в церковь ворвались. Священника зарезали, да бросились грабить: оклады с икон сдирать, крушить все, что под руку попадётся. Кудрявцев увидел, пробрался в церковь, да всех турок перебил. Выбежал на паперть, и там давай их саблей направо и налево. Башибузуки – врассыпную. Потом сообразили, что он один и начали его окружать. А нам к нему не пробиться. Так он смекнул, поймал лошадь без седока, вскочил на неё – и напролом! Вырвался. Вот же был человек! Помню, он ко мне подскакает и говорит: «Константинов, помогите Бога ради мне добраться до цирюльника нашего, я теряю последние силы». Спустили мы его с лошади. Цирюльник сапог разрезал, а у него вся нога в крови. Три пальца пулей отстрелило. Перевязали его кое-как, так он опять на лошадь – и в бой в одном сапоге. Полковник наш Бумгартен на стог пытался влезть, чтобы поле боя оглядеть. А кругом пули так и визжат. Кудрявцев схватил его за полу шинели: «Ваше превосходительство, – говорит. – Удалитесь отсюда Христа ради. Вы нам ещё нужны». «Но, позвольте! – возмутился Бумгартен, мне надо видеть, что творится вокруг». «Ваше превосходительство, – не отставал Кудрявцев. – Дозвольте мне вам все рассказать, но останьтесь, пожалуйста, в живых. Меня или ещё с десяток офицеров хлопнут – не беда. Но на вас ответственность за полк». И Бумгартен его послушался. Вот, каков был, – восхищённо рассказывал Константинов. В конце печально добавил: – Теперь его не стало.

Подошли двое арестантов, взялись за носилки. Константинов и Павел встали, сняли фуражки. Покойного унесли.

Константинов отправился по делам. Павел пошёл к себе на квартиру. Но вдруг сознание помутилось. Навалилась слабость. Грудь то горела, то, как будто, обжигало холодом. Тошнота подступала к горлу. Павел старался не упасть. Брёл из последних сил. Его качало, но он продолжал идти, куда, сам не понимал. Он боялся упасть, когда радужные круги всплывали перед глазами, но не смел останавливаться. Понимал, если хотя бы присядет, то уже не поднимется. Ему стало страшно, до жути страшно….

Пришёл в себя, когда очутился перед библиотекой. Удивился: какое красивое здание. Нет, если бы оно было построено в Лондоне, в Париже или в Петербурге, то не смотрелось бы так величественно и грациозно. Хотя, оно не вписалось бы в чопорный колорит Лондона, в помпезность Парижа или в строгий серый стиль Петербурга. Пожалуй, здесь ему самое место. Широкая лестница поднималась к портику. Справа и слева лежали задумчивые сфинксы из белого мрамора. За сфинксами в стенных нишах две изящные статуи из того же итальянского мрамора. Кажется Архимед и Ксенофонт, – подумалось Павлу. Чугунная высокая решётка окружала здание. Рядом ухоженный сад.

– Вы хотите пройти в библиотеку?

Павел обернулся. Перед ним стоял крепкий старик в выцветшем морском мундире с эполетами.

– Простите, я, кажется, заблудился, – виновато произнес Павел. – Мне надо было попасть в гостиницу к Томашу. Наверное, я не туда свернул.

– Ох, да вы ранены, – взглянул старик на грудь Павла. – Вы где служите?

– У полковника Тотлебена. Извините, я плохо понимаю, что со мной происходит.

– Ещё бы, – кивнул старик. – Пройдёмте, вам надо посидеть, отдохнуть, я вас напою чаем. – Звать меня Кирилл Иванович. Фамилия…. Ах, вам она ничего не скажет. Кавторанг в отставке.

– Павел Кречен, инженер-поручик.

Старик провёл Павла через калитку в чугунной кованой ограде. Они попали в небольшой сад. Со стороны сада оказался ещё один вход в здание. Кирилл Иванович отпёр высокую резную дверь, и на Павла пахнуло приятным, особым, тёплым запахом книгохранилища. На душе сделалось спокойно. Они прошли в переднюю. Поднялись по красивой мраморной лестнице с бронзовыми перилами. В первой комнате слева стоял стол из красного дерева, на нем покоилась модель корабельного остова: не обшитый шпангоут, не застеленные палубы…

– Кто-то не доделал модель? – удивился Александр. – Похож на линейный корабль.

– Ну, что вы, –