Словно сон: сага о Хильде - Даниил Олегович Шварцман

как пожелает. Его амбициям нет предела, и в гонке за своими желаниями он потопит все девять миров в крови, но добьётся своего.

– Слушай сестру нашу, – за спиной Верданди появилась молодая Скульд, а за ней и Урд. – Ты стала игрушкой в его руках. Но в твоих силах изменить это. Твоя история ещё не окончена. Тропа к небесам с земли лежит через познание.

– Завершить ты должна эту историю, чтобы знать лучше своего противника, – голос Урд звучал как старая скрипящая дверь. – С каждой выигранной битвой приходят битвы ещё больше. Приготовься встреться с ужасом лицом к лицу, ощутить всю тяжесть ярости, которую несёт Вератюр.

– Возвращайся, – прошептала Верданди, и картинка зашевелилась, а норны пропали.

Хильда бездумно шла за Мюсингом на драккар. Они погрузились и отчалили. Море было неспокойным, воду приходилось собирать в вёдра и выливать. Каменная мельница с серебряной ручкой стояла у мачты, и две рабыни сидели рядом с ней. Мюсинг снял кандалы с рабынь и приказала им молоть соль. Столько соли, чтобы он мог стать самым богатым.

У Хильды упало сердце, когда сверкнула молния, и она увидела огромного змея впереди. Рабыни всё мололи и мололи, ладья уже еле-еле держалась на плаву, но Мюсинг приказывал молоть всё больше и больше. Вода заливалась за борт, и команда в панике попрыгала в воду, а Мюсинг вцепился в мельницу и не отпускал. Хильда старалась спастись, но ладью разломило надвое, и она упала в бурное море.

Вода стала солёной. Ни Мюсинга, ни рабынь она не видела. Тёмная вода уволакивала их вниз. Яркие молнии сверкнули на небе, и прямо под её ногами пронесся силуэт огромного змея. Бесполезно плыть наверх – воздух заканчивался в лёгких. Огромный сундук, идущий ко дну, зацепил Хильду и начал стремительно уволакивать её за собой во тьму. Свет с каждой секундой исчезал, и последнее, что она увидела, – огромная челюсть, заглатывающая её вместе с обломками ладьи.

Будто её выкинула волна на берег, она оказалась в темноте. Она трогала себя и чувствовала на поясе мешочек, меч и… камушек, который дал ей шаман, – он пропал. Темно хоть глаз выколи. Осторожно ступая, она услышала свои шаги эхом, отражающимся от тьмы или некой тёмной материи. Как же не хватало факела! Она, почти потеряв надежду, побрела во тьме, доверившись инстинктам.

В глаза ударил яркий свет, да так неожиданно, что она упала. Из источника света, цвета которого она не могла различить, настолько всё казалось однородным, вышел тот, кто сначала представился ей как Лицо-Тень. Он был всё так же одет в мешковатый плащ без капюшона. Он выглядел безупречно. Ухоженная борода, лицо худощавое, но привлекательное. Хильда знала, что именно он забрал у неё Скалли. Она забыла про контроль и, выхватив меч из ножен, кинулась на него. В руке Одина появилось копье, Гунгнир, и он отразил атаку Хильды, раскрошив её меч на мелкие металлические опилки. Он ударил тупым концом копья по обратной стороне её колена, и она упала. Острый кончик копья упирался Хильде прямо в горло, она почувствовала, как потекла кровь.

– Ты убил моего мужа! – подняв глаза, закричала Хильда в бешенстве.

– Это было необходимо, чтобы мы встретились, – Всеотец убрал копье от её горла. – Ты та, кто может обыграть Хель и предотвратить Рагнарок. Норны скрывали от меня это. Знали они, что попробую я испытать судьбу!

– Ты обрёк моего мужа на бесчестную смерть! Как ты мог?! Он был выбран тобой! Каждую победу он посвящал тебе! А теперь он гниёт во тьме Хельхейма! – Хильда встала и разочарованно посмотрела на Всеотца.

– Ты сможешь его спасти, – ответил Один. – И, возможно, убить Хель. Тебе потребуется меч, который способен убить бога. Если ты готова поверить мне в последний раз, то тебе я обещаю освобождения Скаллигрима из Хель.

– Как я могу тебе доверять после этого? – Хильда сплюнула. – Норны предупредили меня!

– Норны играют в свои игры, которые непонятны даже мне, – ответил Один велеречивым голосом. – Доверься мне.

– Тот ужас при битве за Гротти – это твоих рук дело? Ты играл с Фроди и Мюсингом! Ярость, которая там пылала… Ты наслал на всех тех людей ярость! Ты не бог воинов, нет. Ты бог проказы и обмана! Ярость твоя – не воинская!

– А что такое ярость? – лицо Одина выглядело нагло.

– Неизвестно мне, но явно не то, что ты под ней понимаешь! Твоя ярость бесчестна!

– Я есть ярость, Хильда Кусачий Меч! Во всех её проявлениях! – голос Всеотца заставил Хильду пошатнуться, и эхом отозвались его слова: – Ярость моя – поэзия! Ярость моя – убийства! Ярость – пища шаманов! Ярость – это огонь! Ярость – это кровь! Яростью я родился, и яростью я питаюсь! Смерть – это ярость! А кто, если не я, определяет смерть? Когда разожжётся огонь, прольётся кровь, и когда шаману послать видение? Да, Хильда Кусачий Меч, зовусь я Яростью, и стихия моя – ярость! И зовут меня все по-разному: Гримнир, Вератюр, Лицо-Тень, Седобородый, Отец павших и Всеотец! У ярости много лиц и имён – и все они принадлежат мне! Я паду в схватке с волком Фенриром, и с яростью я погибну! Знания – это ярость! А за ними я тянусь, и сладки они как мёд! Любовь – это ярость! Разве когда любовники вцепляются друг в друга в страсти – это не ярость? Фрея, богиня плодородия и войны – и она ярость шлёт! – Один присел и возложил свою ладонь на плечо Хильды. – Вопрос лишь в том, как ты используешь дарованную тебе ярость.

От голоса его всё тряслось, и вибрация, как дрожь земли, заставила тьму сотрясаться. Никогда она не ощущала такого – истинную ярость. Она горяча как огонь, страшная как медведь, бурная как море в шторм, непредсказуемая как погода за фьордами. Она пылает ярче солнце и пропитывает каждую жилу. Ярость придаёт сил, уверенности и открывает безграничные возможности. У ярости есть и своя цена: она поглощает тебя полностью. Ярость подпитывает тебя, становится одним целым с тобой и, как злобная тень, следует по пятам. Тень тянулась и за Хильдой, пока через бой за Гротти она не нашла сил в чём-то намного более могущественном – в спокойствии.

Когда она лежала в грязи, она почувствовала, что ярость исходила из её любви к Скалли. Она не стала его любить меньше, но даже в любви должна быть холодная голова. Ей удалось выцепить всё самое прекрасное из любви к Скалли, вспомнить его смех, улыбку – в них было скрыто спокойствие, уверенность, безмятежность. Каждый её предыдущий бой был наполнен тупой воинской яростью. Теперь, взглянув в лицо истинной ярости, она