Три запрета Мейвин (СИ) - Марина Дементьева

Мне ж не впрок было угощение, и веселье — у кого искреннее, у кого для виду, поддельное — некстати.

Не плясать с волками у майских костров.

Не продавать себя, свободную, в неволю.

Не лгать, всем сердцем желая открыть правду.

Так ли уж давно я полагала, будто бы вовек мне не нарушить трёх запретов? И как легко случилось сотворить, казалось бы, немыслимое. Не самонадеянно ли зарекаться о двух оставшихся гейсах?

Фэлтигерн накрыл мою ладонь своею. В синих глазах читалась тревога. Неспокойно было на душе его за меня.

Любил? Пожалуй. Как умел, как мог. Всею любовью, что оставила ему наша земля: любить что-либо помимо зелёных холмов нашей родины, помимо древней Тары и власти, что дарует её престол.

— Ты бледна, как снег, Мейвин. Точно вновь увидела иней на траве вкруг погасшего костра. Что было причиной твоему страху? Чего ты страшишься теперь? Доверься мне, поведай сокровенное. Ведь я не враг тебе.

Я избегала смотреть в огненную синь его глаз, опустив взгляд на переплетённые пальцы. Довериться? Чего ж проще…

Тогда, глядя на снежные метки, я думала о том, кого люблю и кому должна принадлежать, но досталась тебе. Нынче же страх мой от неминуемой кары, что ждёт меня, отступницу — по твоей вине — и потому жизнь моя уже не будет прежней.

Мыслимо ли было ответить такою правдой?

И потому солгала, ведь ложь была куда невиннее. Так бывает. Жаль, что часто.

— Здесь душно. Немного прихворнула ото всей этой кутерьмы.

— Тогда уйдём.

— Но как же?.. — попыталась возразить. — Пристойно ли такое поведение? Мы не можем, ведь всё это — в нашу честь.

— Пускай! Не нужно себя мучить, Мейвин, соблюдая приличия. Мы уважили гостей своим присутствием. Они будут пить, есть и веселиться и без нас.

Пожалуй, я была благодарна ему за возможность ускользнуть с посвящённого мне торжества, на котором вовсе не чувствовала себя счастливой. И мы бы ушли, если бы не донёсся потрясённый возглас, возвещая о приходе таких гостей, что не являются запросто, без зова и причины.

Недонесённые до губ чаши, перевёрнутая лавка, задетая чьей-то ногой, оборванная протяжная трель флейты. Недовершённые движения, недосказанные слова, настороженные взгляды. Что за дурную весть принесли неурочные гости? С добрыми вестями они не являются без спросу.

Трое друидов стали ещё древней с того дня, когда я в последний раз их видела, со дня, когда они приходили в селение назначить мне гейсы, первый из которых был уже нарушен. Волосы их выбелило время, кожа иссохла и истончилась, кости сделались ломкими, как ветки, пальцы — узловатые корни дерев — сжимались на навершиях посохов. И посохи эти, как иссохшие обвиняющие персты, были направлены на моего жениха.

Голоса друидов звучали, словно вороний грай. Поверье гласит, что вороны живут по триста лет… едва ли с друидами мог сравняться в долголетии кто-то помимо чернопёрых падальщиков.

— Зачем явился сюда ты, плоть от плоти того, кто обрёк эти края на голод и разорение? Наша земля помнит бессильные проклятья мужей и слёзы их жён. Она стонет под твоей пятой, Фэлтигерн, сын Глендана!

При этих словах всё накрыло пологом тишины. Вслед за тем по залу прокатился ропот, подобный тому, с каким волны трутся боками о берега.

— Молодой король! — воскликнул кто-то.

Фэлтигерн неспешно поднялся, прямой под взглядом владеющих силой старцев.

— Долгая же у вас память на обиды! Но так ли уж справедливо винить меня в деяниях предка, на чьих костях сотню раз поднималась молодая трава? Когда вся земля наша взывает о помощи, беззащитная в пору безвластия, терзаемая алчущими её богатств? Слышите ли вы эти стоны, о мудрые старцы, или замкнули слух, растравляя старые раны?

Я одна видела, как сжались его руки на краю столешницы. Морёное дерево затрещало под его пальцами.

Люди молчали, ошеломлённые словами друидов и Фэлтигерна. Но тогда друиды поворотились ко мне, и в мутных старческих глазах зажглись болотные огни. Один из них прокаркал:

— Разве неотмщённая кровь предка не вскипела в тебе от прикосновений потомка его убийцы? Одно из трёх условий нарушено, осталось два! Подумай, женщина, стоит ли он твоей жизни и недоброго посмертия? Делай верный выбор, женщина, или не минуешь расплаты!

Взгляд мутился от жути, что повеяла от нечеловечьих взглядов друидов, от их потаённой власти, сковывающей и обессиливающей. Хриплый клёкот метался в закоулках сознания, разнося страшное предупреждение.

Я вцепилась в лавку, на которой сидела, — хоть так не утерять связь с осязаемым миром, удержаться на краю сознания.

— Остерегись, старик! — низким от гнева голосом промолвил Фэлтигерн. — Проклинай меня, так и быть — уважу твою старость и обиду, нанесённую моим предком. Проклинай меня — но не мою жену! Не вмешивайте её в старую месть!

«Что, если меня — уже — коснулась месть древних колдунов?..» — костяной иглой прошило осознание.

Что, если мои запреты изначально были связаны с Фэлтигерном?

Фэлтигерн протянул ко мне руку, укрывая, защищая, и я мимодумно впилась в его предплечье, осязая бывшую в нём силу, живой огонь, разлившийся под кожей. Вжалась в его плечо, с благодарностью за подаренную возможность укрыться, спастись в его тепле от мертвящего дыхания рока.

Фэлтигерн бросил вбок скорый взгляд и утишил страхи обещанием защиты. Он смотрел на меня лишь миг, вниманье его было обращено к троим старцам.

— Не стоит злоупотреблять гостеприимством хозяев