Тирания Я: конец общего мира - Эрик Саден

и там можно потратить силы иначе, чем на работе. Людям вообще нравится быть активны-ми, а в этом случае – исключительно ради личного удовлетворения: лепки собственной внешности. Это придает привлекательность и к тому же дает преимущество на рынке труда: «Вся новейшая история тела – это история его демаркации», – писал Жан Бодрийяр в книге «Символический обмен и смерть»[41].

Кажется, что люди, столкнувшиеся с развитием рационального фактора в экономике и сложностями коллективного воздействия на ход вещей, остро нуждались в глотке свежего воздуха. С этой точки зрения исследования Кристофера Лэша[42], выявившие явление массового нарциссизма и приход поколения «идеала Я», озабоченного исключительно удовлетворением самого себя, обращены лишь к следствиям и не учитывают действующие механизмы[43]. Ведь это не просто своего рода моралистический взгляд: главное, что не принимаются в расчет повседневные трудности и накопленные со временем разочарования. Речь не столько о внезапном всплеске любви к себе, сколько о сказавшейся потребности в компенсации, и в анналах Истории, возможно, записано, что эта потребность с совершенно новой силой проявится гораздо позже, – быть может, сегодня, – в менее безобидных и более тревожных формах. Повседневная жизнь уподобилась сообщающимся сосудам: мы пытаемся – если получится и как получится – восполнить одно, ежедневно теряя в другом.

У Истории свои причуды: в один прекрасный момент все потребители получили возможность обрести более индивидуальную связь с товарами и услугами. Первые персональные компьютеры позволяют легко управлять различным документами и, лежа на диване, осваивать компьютерные игры, пока еще совсем простые. Приобретаются видеомагнитофоны – чтобы свободно выбирать и смотреть фильмы. FM-диапазон стремится соответствовать реальному многообразию населения – доходит до создания радиостанций по принадлежности: например, по вероисповеданию или сексуальной ориентации. Кабельные сети транслируют программы на любой вкус. Именно тогда коммуникационные технологии, помимо источника развлечений, стали служить своего рода очистительным клапаном, декомпрессионной камерой по отношению к бремени повседневности, обозначая поворот, который два десятилетия спустя обретет совсем иной масштаб. Союз замороженных продуктов и микроволновых печей позволяет домашним обедам приспособиться к ритму каждого. Кажется, будто возникла среда, которая гибко подстраивается под индивида: «Жить свободно, не подвергаясь принуждениям, от начала до конца выбирать свой способ существования – никакой другой факт общественной и культурной жизни не является более значительным событием в глазах современников»[44]. Либеральный индивидуализм, жаждавший самоопределения граждан, получает теперь внутри общего целого форму персонализации частных случаев поведения, отличающуюся безразличием к любой коллективной перспективе. Безусловно, эпоху характеризовала массовая деполитизация, но утверждение, будто это была «эра пустоты», как назвал ее Жиль Липовецки, слишком категорично. Говорить следует скорее о своего рода смирении простого человека: мы довольствуемся тем, что с некоторой регулярностью удовлетворяем определенные желания, здесь и сейчас, как бы отстранившись от бурлящего мира, и втайне рады, что для этого нам априори никто не нужен.

В таком этосе постепенно сложится, по определению Ричарда Сеннета[45], «культура индивидуальности», особенность которой в том, чтобы не ограничивать роль субъектов призванием насыщать собственным трудом производительные и потребительские механизмы: человек должен выгодно проявлять свою индивидуальность. Например, в радиопередачах, когда слушателям предоставляется возможность звонить в эфир. Или в телевизионных студиях, куда стали приходить никому не известные люди и делиться со зрителями рассказами о сокровенных – в разной мере – эпизодах собственной жизни. Говорить о себе и высказывать личное мнение по разным поводам приглашаются все. Общество, которое прежде, часто в безличной форме, определяло критерии суждения, считавшегося истинным, ныне принимает как факт хор голосов, признанных уникальными и способных выражать себя вольно, без всяких ограничений, без необходимости приспосабливаться к действующим канонам. И это будут лишь зачатки тренда, который – на заре нового тысячелетия – унифицируется и примет планетарный масштаб благодаря тому, что в одной из отраслей бизнеса будет умело поставлено дело.

Пришло время постмодернизма. На культурной ниве каждый волен сочинять что хочет, не придерживаясь стандартных вкусов, ведь они «давят». Как за диджейской стойкой, все вокруг теперь заимствуется, сэмплируется, пересобирается под настроение или под собственные предпочтения. В искусстве, дизайне, архитектуре – смешение стилей, игра в соединение разнородных форм. Как у архитектора Роберта Вентури, видевшего в жанровой мешанине Лас-Вегаса гибридную и открытую всему истину времени[46]. Но мало кто обращал внимание, что эта пестрота мыслится исключительно как подпитка устойчивого накопления капитала и только способствует тому, что под утро на посеревшие городские тротуары высыпают неудачники. Скульптурная серия «Пошлость» Джеффа Кунса[47] (1988) – в которой, к примеру, была статуэтка Майкла Джексона в золотом комбинезоне с обезьянкой на руках – вскоре будет всемирно признана произведением искусства в духе неокитча, примером циничного осмеяния серьезной модернистской традиции. Впредь основной ритм станет задавать свободный субъективизм отдельных людей. Впервые люди настолько отходят от общих критериев, не придавая этому политического наполнения – прежде всего создается культурная и общественная реальность. Движение началось и уже не остановится. Оно будет только мощнее и стремительнее. Настолько, что вскоре перед нами предстанут две реальности, совершенно непохожие друг от друга. С одной стороны, коллективный порядок, структурированный укладом, правилами, законами. С другой – множество индивидов, и каждый по-своему уникален, у каждого своя биография, свои склонности. Все они продолжат поддерживать непрерывную взаимосвязь, но ее динамика будет постоянно терять интенсивность и постепенно уступать место принципу общности граждан, объединенных некими фундаментальными ценностями и настроенных, будь то в согласии или в противоречиях, воздействовать на свое будущее – на то, каким быть столь многим индивидуальностям, волей-неволей вынужденным полагаться прежде всего на собственные желания, предпочтения и только на свои силы.

6. В этом мире вы герой

[Nike: вдохновение эпохи (1989–1998)]

Они были молоды, сексуальны, спортивны, их загорелые лица часто появлялись на обложках журналов во всех частях света, олицетворяя ставший лучезарным мир. Запад вступал в новую эру: с врагом в лице СССР было покончено, теперь предстояло остановить безудержное дерегулирование, обогатившее меньшинство и при этом расшатавшее государственные службы, давшие задний ход. Пришло время для нового общественного договора. В 1992 году в Соединенных Штатах хозяином Белого дома стал Билл Клинтон, энергичный человек с вечной улыбкой на лице, пообещавший – после backlash, периода «отрицательной реакции» на рейганомику и суровые 1980-е – привести страну к процветанию и утверждавший, что личный успех должен как никогда поощряться, притом что произведенные благодаря этому ценности должны перераспределяться более справедливо.

Несколько лет спустя, в 1997-м, с интервалом в несколько дней Лионель Жоспен во Франции и Тони Блэр в Великобритании, а затем, в 1998-м, Герхард Шредер в