Записки опального директора - Натан Гимельфарб

В такой обстановке вступать в открытое противоборство с директором было опасно и я согласился остаться в должности главного технолога.

27

Несмотря на редкие письма из Староконстантинова, мы постоянно следили за переменами в семье Елизаровых и как могли старались помочь им и делом, и советом. Кое-чего нам удавалось достичь, но в главном - в учёбе Полечки и приобретении ею специальности добиться чего-нибудь существенного не удавалось.

Положение ещё более усугубилось после рождения сына. Теперь моя сестрёнка посвятила себя полностью уходу за ребёнком. У неё не оставалось ни времени, ни средств что-нибудь сделать для себя. Не то чтобы учиться, она не находила времени газету почитать или в кино сходить. Основная часть Володиной зарплаты уходила на любимца Валерочку, который должен был получать самое лучшее питание, самую красивую одежду, самые дорогие игрушки.

Приоритеты в этой семье с самого её создания распределялись не в пользу хозяйки. Она всегда была на последнем плане. Когда не было ребёнка главное внимание уделялось мужу, а с его появлением главенствующую роль занял Валерочка.

Если даже и выпадало пару часов свободного времени, когда ребёнок спал, она всегда находила какую-то работу у своей хозяйки или у добрых соседей, которые почему-то постоянно в этом нуждались.

Нельзя сказать, что все в семье были с этим согласны. Нам было известно о недовольстве Володи, которое постоянно нарастало и нередко приводило к серьёзным конфликтам между супругами, но изменить что-нибудь ни он, ни мы, ни кто-нибудь другой не могли.

Непомерное желание угодить во всём ребёнку требовало расходов, превышавших доходы единственного кормильца, но Полечку это не смущало и она покупала всё, что ребёнок хотел, занимая деньги в кассе взаимопомощи и у своих знакомых. Ещё с тех лет в нашей семье сложилась поговорка: «Если ребёнок хочет...»

По понятиям Полечки, если ребёнок чего-нибудь хочет, он должен это получить, независимо от стоимости и возможностей. Этой своей философии она была верна всю свою жизнь, чем причинила много вреда семье, своим детям и, в первую очередь, себе.

Все в их семье чего-то достигли: в учёбе, служебной карьере, жизни. Все за исключением Полечки. Она так и осталась без образования, без специальности, без личного счастья. Всё беззаветно отдавалось другим.

Володе, наконец, удалось поступить в Рижское высшее военное училище лётчиков и они всей семьёй переехали в столицу Латвии.

Однако и там Полечка не нашла возможности учиться и оставалась только заботливой матерью. Более того, здесь у неё забот заметно прибавилось. В начале 1952-го года она забеременела и 9-го ноября родила второго сына Бореньку. С тех пор мы всегда отмечали день рождения наших мальчиков-близнецов и младшего племянника в один день.

Теперь ещё в большей мере все силы Полечки, все средства, все её жизненные планы и желания были всецело подчинены интересам детей, которым всегда чего-то не хватало и поэтому и мысли не было об удовлетворении каких- то своих нужд или потребностей.

Было очень обидно, что моя единственная сестрёнка, столько выстрадавшей в сиротском детстве и беспризорной юности, чудом уцелевшая в годы фашистской оккупации и больше чем кто-нибудь другой имевшая право на своё личное счастье, оставалась несчастной, безграмотной, затурканной в своём рабском служении детям и мужу. Её материнская любовь и беззаветная преданность детям не знали предела.

28

Работать в Орше становилось всё труднее и опасней. После моего ухода с должности главного инженера, некоторым из руководителей, включая и самого Доброшинского стало свободней и вольготней зарабатывать «на жизнь». Они теперь освободились от моих подозрений и предупреждений, и вернулись к привычному «стилю и методам» работы.

По роду своих служебных обязанностей я вроде не нёс прямой ответственности за сохранность собственности и хищения, но при желании всегда можно было найти и мою долю вины, если будут искать виновных в каких-нибудь злоупотреблениях. А в том, что они имели место, я теперь уже не сомневался. Жить на той мизерной зарплате, которую получали работники комбината, в том числе и директор, было трудно и многие шли на риск, не считаясь с опасностью.

Как мне теперь стало понятно, из всех директоров, которые сменились за прошедшие четыре года, лишь один Уткин работал сам честно и не позволял злоупотреблять подчинённым. Финал же у него был хуже, чем у других. Если Поляков и Варакин были освобождены от занимаемой должности «в связи с переводом на другую работу», то Уткин был выдворен из партии, что исключало возможность его работы в любой руководящей должности.

Если так обошлись с таким опытным, талантливым руководителем и честным человеком, как Уткин, только потому, что он еврей, то не было никакой гарантии в том, что моей честной и прилежной работы достаточно, чтобы спокойно продолжать трудиться в сравнительно безопасной должности главного технолога.

Я всё больше склонялся к мысли, что нужно любой ценой и как можно скорее уходить с комбината, где проработал более четырёх лет, поставив абсолютный рекорд продолжительности непрерывной работы руководителя на этом предприятии. Этому способствовал и всё более нарастающий вал антисемитизма, началом которого послужило надуманное на самой вершине власти пресловутое «дело врачей».

Новую волну возмущения «трудящихся» вызвало недавнее сообщение в печати о патриотическом подвиге врача Тимощук, оказавшей неоценимую услугу следствию в разоблачении злодеяний «убийц в белых халатах», за что она была награждена высшей правительственной наградой - орденом Ленина.

Обстановка всё более накалялась и можно было в любой день ожидать массовых антиеврейских акций. В такой ситуации любой проступок или допущенная ошибка в работе могли быть использованы для привлечения к самой строгой, в том числе и уголовной ответственности.

В это время ещё продолжалось следствие по недостаче мясопродуктов на холодильнике и в качестве эксперта-технолога на комбинат прибыл начальник производственно-технического отдела «Белглавмясо» Алексей Николаевич Кравчук. Это был опытный и грамотный инженер, который мог бы стать крупным руководителем промышленности, если бы не лень и пристрастие к водке. Об этом его недостатке я знал по совместной работе, когда комбинат был ещё в подчинении “Мясомолпрома” Белоруссии.

Кравчук хорошо ко мне относился и во многом помогал в первый год работы в Орше. Я поделился с ним своей бедой и просил оказать влияние на директора, чтобы он дал согласие на мой перевод. Алексей Николаевич охотно согласился помочь мне при условии, что я подготовлю вместо него заключение технологической экспертизы по недостаче на холодильнике, которое он «подкорректирует» и подпишет.