Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Наш «сговор» сохранялся в глубокой тайне и, когда через две недели я положил ему на стол моё сочинение, он остался очень доволен, а в качестве коррекции добавил в нескольких местах своё излюбленное выражение «установленным является...», которое по его мнению усиливало значимость выводов и делало их более убедительными.

Перед отъездом из Орши Кравчук зашёл попрощаться с Доброшинским, с которым был в хороших отношениях, а мне велел в это время посидеть в своём кабинете, откуда легко прослушивались разговоры в директорском кабинете из-за отверстия в смежной стене.

Я услышал следующий диалог между ними:

Кравчук: “И долго ты собираешься работать без главного инженера?”

Доброшинский: “Хорошего не найду, а плохого не хочу. Вот если бы ты согласился?”

-Могу согласиться, только синагога мне здесь не нужна. С евреем -заместителем работать не буду. Если уберёшь его, мы с тобой поработаем.

-В этом нет проблемы. Он ведь сам просится-молится.

-Ну, и отпускай его с Богом, и - по рукам!

На следующий день директор предложил мне командировку в Москву для решения ряда производственных вопросов и заодно сказал, что не будет больше возражать против моего перевода на другое предприятие.

29

Очкин был удивлён, что казавшаяся неразрешимой проблема моего освобождения от работы на Оршанском комбинате, вдруг так внезапно решилась сама собой. Он провёл предварительный разговор в Управлении кадров министерства и предложил должность главного инженера Паневежского мясоконсервного комбината в Литве. По его словам на этой должности временно работает практик с неполным средним образованием и министерство республики настоятельно просило помочь им дипломированным и опытным специалистом.

Не скажу, чтобы это предложение мне очень понравилось. Было хорошо известно о разгуле национализма в Прибалтийских республиках и имевших там место гонениях не только над евреями, а даже над русскими, но отказываться было опасно, ибо я мог лишиться единственной возможности уехать невредимым из Орши. Мне бы очень хотелось остаться в Белоруссии, где ко мне хорошо относились раньше и в «Белглавмясо», и в министерстве, и где соглашались предоставить другую работу, но выбирать не приходилось. Я дал согласие, даже не посоветовавшись с Анечкой.

При мне состоялся разговор с заместителем министра мясомолочной промышленности Литвы Мураускасом, который дал предварительное согласие на мой приезд.

На следующий день я положил Доброшинскому на стол приказ об освобождении меня с должности главного технолога и отзыве в распоряжение министерства.

Материальных ценностей за мной не числилось и в тот же день я получил на руки трудовую книжку с желанной записью. Мне всё ещё не верилось, что ничто не помешает моему отъезду из Орши и я второпях стал готовиться к нему.

Весть о моём уходе с комбината произвела эффект разорвавшейся бомбы и вызвала недоумение не только инженерно-технического состава, но и рабочих. Группа работников обратилась в горком партии, где этот вопрос решили рассмотреть на закрытом партсобрании. Всё это заставило сильно поволноваться. Пришлось переговорить до собрания со многими моими друзьями и доброжелателями, чтобы голосование на собрании прошло в мою пользу.

Больше всего я боялся разоблачения задуманной Кравчуком аферы. Мне ведь было хорошо известно, что он и не собирался уезжать из Минска, тем более в Оршу, и всё разыграл только с целью помочь мне вырваться из западни, которая неминуемо привела бы меня туда, где оказались все мои предшественники - главные инженеры.

Только очутившись в купейном вагоне поезда «Москва - Вильнюс», я твёрдо поверил в то, что из Орши удалось вырваться окончательно и бесповоротно.

30

Вильнюс не был похож ни на один из городов Советского Союза, в которых мне довелось побывать до сих пор. Тут всё было непривычно: и узкие улочки, покрытые брущаткой; и маленькие магазины, и лавочки с большим разнообразием товаров; и непонятная речь на улицах, в городском транспорте; и одежда, совсем не похожая на нашу.

Когда я попытался обратиться к первому встречному с просьбой показать дорогу в министерство, он, ответив, что по-русски не понимает и отвернулся от меня. Только с помощью милиционера удалось найти нужный адрес и я попал в приёмную заместителя министра по кадрам Мураускаса.

После доклада секретаря пришлось довольно долго ждать приёма, хоть в кабинете никого не было. Наконец раздался звонок и меня пригласили войти. Просторный кабинет был обставлен добротной мебелью и в нём легко мог бы развернуться легковой автомобиль. Хозяин принял меня довольно холодно и долго читал и рассматривал адресованное ему письмо начальника Управления кадров союзного министерства. Вероятно, всё это время, пока я ждал приёма, он согласовывал по телефону вопрос о моём назначении и решил его не в мою пользу. Меня же он стал допрашивать о причинах моего увольнения с последней должности и выезда из Белоруссии, полученном образовании и опыте работы, прочих пунктах анкеты по учёту кадров. Затем он предупредил о необходимости изучения литовского языка, на котором ведётся вся служебная переписка и разговаривают все работники Паневежского комбината.

Когда Мураускас узнал, что моя жена инженер-технолог и нуждается в работе по специальности, он заявил, что на комбинате для неё работы не будет. Кроме того мне было сказано, что в настоящее время свободной жилплощади нет и в ближайшее время не предвидится.

Из всего этого я понял, что здесь во мне не нуждаются и предоставить работу не собираются. Мне было ясно, что если даже меня бы и назначили главным инженером согласно направления, то работать там я бы не смог.

С учётом этого я и заявил заместителю министра, что, как я понимаю, ему так хочется меня послать в Поневежес, как мне хочется туда поехать, поэтому было бы лучше, если бы он откомандировал меня обратно в Москву.

Наверное, такой вариант его более всего устраивал, но он заявил, что сам этот вопрос решить не может и велел прийти за решением завтра.

Из гостиницы, куда я с трудом устроился на одну ночь, я позвонил в Минск Перетицкому и попросил его договориться с союзным министерством о возможности моего направления в Белоруссию. Он обещал немедленно переговорить с Москвой, но предложил в любом случае заехать на обратном пути к нему.

Как я и ожидал, на следующий день я получил желанное письмо о невозможности моего использования в должности главного инженера Поневежского мясоконсервного комбината в настоящее время.