Записки опального директора - Натан Гимельфарб

12 июля 1952-го года в семье появилась желанная доченька, которую назвали по матери моей Доре, что по еврейски Двойра, а по русски Вера. Теперь один из наших сыновей носил имя моего отца, а дочь -имя матери, увековечив память о дорогих моему сердцу родителях.

Наши желания сбылись! Семейные планы осуществились.

25

Совещание по техперевооружению и строительству предприятий мясной и молочной промышленности проводил новый министр. Вместо Кузьминых им стал Сиволап. Он был моложе и энергичнее своего предшественника и болезненно переносил отставание отрасли от зарубежного уровня техники и производительности труда. Перед вступлением в должность министр побывал на международном конгрессе учёных и специалистов мясной промышленности в Лондоне, где мог убедиться в несопоставимости организации производства и труда на советских и зарубежных предприятиях.

Сиволап поставил задачу в течении новой пятилетки осуществить широкую программу строительства, реконструкции и технического перевооружения мясных и молочных предприятий с целью увеличения объёмов производства, повышения производительности и улучшения качества продукции.

Министр обещал выделить необходимые капвложения и призвал повысить творческую активность и проявлять больше инициативы в повышении технического уровня предприятий.

Было много выступлений с мест, которые в основном сводились к просьбам о помощи деньгами, материалами, оборудованием.

В докладе начальника Главного управления консервной промышленности Очкина приводился в пример положительный опыт Оршанского мясоконсервного комбината в освоении нового импортного оборудования, техническом творчестве и повышении производительности труда.

На следующий день намечался приём главных инженеров министром, его заместителями и начальниками главков.

С утра зашёл в парикмахерскую при гостинице побриться. Уже немолодая женщина, освежая меня после бритья одеколоном, вдруг на полном серьёзе мне заявила:

-Вас сегодня ждёт приятная новость, молодой человек!

Как не допытывался я мастера, что послужило основанием для её предсказания, она наотрез отказалась ответить, но обещала раскрыть секрет, если слова её сбудутся.

Я не верил в приметы и чудеса, но так уже хотелось услышать какую-нибудь приятную новость, так надоела жизнь в вечной тревоге и постоянном страхе, что вдруг поверил парикмахеру и направился в министерство в надежде услышать там что-нибудь приятное.

На этот раз надежда меня не обманула. Как только я вошёл в приёмную начальника “Главконсервпрома” Очкина, его секретарь Танечка воскликнула:

-Бегите за шампанским быстрее! Уголовное дело по недостаче консервов прекращено из-за отсутствия состава преступления.

Оказалось, только-что ей звонила Анечка и просила передать, что получено письмо из прокуратуры республики о снятии с меня обвинения и прекращении дела.

Это была самая желанная новость, о которой я мог только мечтать. Честно говоря, мне не верилось, что такое возможно. Я не представлял себе подобного исхода следствия, которое длилось полтора года и носило явно целенаправленный тенденциозный характер. Этого не скрывал и следователь Сокольчик, который неоднократно обещал мне покончить с засильем евреев на комбинате.

Не владея своими эмоциями, я ворвался в кабинет Очкина и стал обнимать и целовать его, как близкого родственника или давнего друга. Он тепло поздравил меня с победой справедливости и рассказал об участии бывшего министра Кузьминых в спасении меня от казалось бы неминуемой тюрьмы. Он неоднократно обращался по моему делу в ЦК КПБ и даже в ЦК КПСС с заверениями в моей честности и просил прекратить уголовное преследование. По его указанию была проведена тщательная ревизия, которая подтвердила, что недостача консервов являлась плодом запущенного учёта, а не организованного хищения, что вменялось мне в вину.

Вот оказывается что помешало тогда Сокольчику взять меня под стражу и что вынудило его, наконец, прекратить уголовное дело.

Вечером того же дня я пригласил Очкина в ресторан, где мы отметили самое радостное событие за все годы моей работы на Оршанском комбинате. Считая, что мне не следует больше испытывать судьбу на предприятии, где руководители долго не задерживаются и из которого, как правило, попадают на скамью подсудимых, Очкин обещал помочь с переездом в другой город и предоставлении работы на другом комбинате.

Утром я опять брился в той же парикмахерской и вручил своей предсказательнице большую плитку шоколада. Она рассказала о том, что радостную весть для меня принёс паук, спустившийся вчера утром к моей голове во время бритья.

Истратив остаток денег на подарки для Анечки и детей, я первым же поездом отправился домой, чтобы отпраздновать свою победу в кругу семьи и друзей.

26

Разговор с Доброшинским был долгим и трудным. Я решительно отказался от исполнения обязанностей главного инженера и просил его дать согласие на мой перевод на другое предприятие. Если с первым моим требованием он, наконец, был вынужден согласиться, то о выезде из Орши и слушать не пожелал.

Юрий Николаевич хорошо понимал, что даже в должности главного технолога я буду работать в том же ритме и стиле, и ему не придётся опасаться невыполнения планов производства или выпуска некачественной продукции. Может быть такой вариант теперь его даже больше устраивал с точки зрения освобождения от помех, создаваемых мною для его вольготной жизни.

Он обещал мне полную самостоятельность и невмешательство в работу производственных цехов и всемерную поддержку в решении возникающих проблем.

Когда я заявил о моём твёрдом решении уйти с комбината, как только мне будет предложена другая работа, Юрий Николаевич велел забыть об этих моих намерениях, предупредив, что без неприятностей я отсюда не уйду. Он посоветовал не забывать о развернувшейся в стране антиеврейской компании в связи с только начинавшимся в то время «Делом врачей». На лице Доброшинского появились искорки открытой злобы и я понял, что в его намёках и угрозах нет ни капли шутки.

Вспомнил о недавнем сообщении в газете «Правда» об аресте в Москве виднейших профессоров Кремлёвской больницы, якобы повинных в смерти ряда руководителей партии и правительства. По фамилиям арестованных можно было без труда догадаться об их еврейском происхождении. Вслед за этим во всех газетах печатались требования «широкой общественности» о расправе над врачами-убийцами и публичной их казни на глазах у честных советских людей.