Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Производственные планы выполнялись стабильно, росли объёмы выпуска продукции, повышалось качество выпускаемых изделий. Предприятие, если и не было передовым, как раньше, то и отстающим не считалось.

Варакин был доволен моей работой, не раз предлагал пройти утверждение в занимаемой должности в “Минмясомолпроме” и обкоме партии, и сменить статус временного работника на постоянного. Он даже обещал, в случае моего согласия, решить вопрос о персональной надбавке к должностному окладу главного инженера. На все его предложения был один ответ: я вернусь к исполнению обязанностей главного технолога, как только пройдёт шестимесячный срок.

Между тем на комбинате продолжались ревизии и проверки. Их проводило родное министерство, контрольно-ревизионное управление Минфина, комиссии правоохранительных органов. Этим каждое из этих ведомств демонстрировало партийным органам всех уровней своё внимание к вопросам сохранности собственности. При одной из проверок КРУ Минфина были обнаружены недостачи в холодильнике и складе консервов.

По материалам проверки началось следствие, которое было поручено следователю по особо важным делам прокуратуры республики Сокольчику. Кроме допросов предполагаемых обвиняемых и многочисленных свидетелей, на службу следствию были поставлены осведомители органов безопасности и милиции, наговоры недовольных и «обиженных», анонимные письма и телефонные звонки, советы партийных органов и другие испытанные методы, которыми тогда широко пользовались органы МВД и прокуратуры.

Хоть недостача консервов по времени не совпадала с моей работой в должности начальника консервного цеха и обнаружена была не в цехе, а на складе, куда продукция передавалась по документам другому материально-ответственному лицу, я явно ощущал, что следствие с самого начала ведётся против меня.

Допросы продолжались по несколько часов. Сокольчик требовал раскрытия каналов хищения и порядка распределения похищенного. При этом он не только грубил и сквернословил, но и запугивал пистолетом и изоляцией от общества на период следствия. Порой он менял гнев на милость и обещал мягкую меру наказания без тюремного заключения, если я назову действительных организаторов хищения.

Когда следователь вёл себя тактично, я пытался убедить его, что такой недостачи консервов быть не может, что скорее всего допущены ошибки в учёте, и в этом нужно тщательно разобраться с помощью опытных бухгалтеров-ревизоров, но об этом Сокольчик и слушать не желал. Складывалось впечатление, что такой оборот дела не в его интересах и в его задачу входит только доказать наличие хищения, и привлечь нужных ему людей к ответственности.

В ходе одного из допросов начальник жестяно-баночного цеха Устименко убеждал следователя, что в консервном производстве учёт поставлен намного лучше, чем в других цехах и поэтому недостача маловероятна, что у него в цехе никто даже пустой баночки не выпросит, а что касается спирта, который используется для пайки банок, то он у него под семью замками. В порыве откровения Устименко признал, что был только один случай, когда бывший главный инженер Алпатов попросил у него пол-литра спирта, а больше за все три года его работы в цехе к нему даже никто не обращался с такими просьбами.

Этого признания было достаточно Сокольчику, чтобы выделить дело о хищении спирта в отдельное производство, предъявить Устименко обвинение и предать его суду. На показательном процессе в клубе мясокомбината он был признан виновным и приговорён к десяти годам лишения свободы.

В конце сентября я был вызван по повестке в прокуратуру республики, в Минск и подвергнут длительному и особо строгому допросу. К концу рабочего дня Сокольчик предъявил мне обвинение в допущении хищения консервов в крупных размерах и заявил, что в целях ускорения следствия должен взять меня под стражу. Он велел подождать в коридоре пока за мной придёт охрана, подумать о дополнениях к протоколу допроса и признании своей вины, и разрешил написать письмо домой, которое завтра же будет передано.

Мне пришлось долго ждать и поэтому письмо Анечке получилось длинным. Я велел ей не волноваться, беречь детей и своё здоровье, верить в моё скорое освобождение, так как никакой вины за мной нет.

В коридоре встретил заведующую складом консервов Лобанову, которая тоже ждала конвоиров и готовила себе клочки газеты для махорочных самокруток. За время следствия она стала заядлым курильщиком. Поговорить с ней не удалось, так как за нами посматривал Сокольчик, но она одной фразой заверила меня, что такой недостачи у неё быть не могло и нужна повторная ревизия. В этом для меня не было ничего нового.

Лобанову вызвали первой и я больше её не видел. Наконец, Сокольчик вызвал меня и спросил не желаю ли дополнить или уточнить свои показания. Я ответил, что ничего нового сказать не могу. Каково же было моё удивление, когда следователь вручил мне направление в гостиницу «Белорусь» и заявил, что сегодня я больше не нужен, а завтра мне следует позвонить ему в 10 утра.

В недоумении уходил я в тот вечер от Сокольчика. Никак не мог понять, что заставило его изменить решение о моём аресте. Было ли чьё-то вмешательство в это дело или он сам к этому пришёл? Может это был тактический приём с целью ещё больше запугать меня и вынудить дать нужные ему показания? Исполнит он свою угрозу завтра, если я не подчинюсь его требованиям?

Когда утром, после бессонной ночи, я позвонил Сокольчику, он сказал, что пока во мне не нуждается, а когда я ему понадоблюсь, то сообщит об этом повесткой.

Так и не узнал я тогда, кто помог мне остаться на свободе в тот пасмурный и дождливый сентябрьский вечер 1951-го года.

21

Кроме меня и завскладом Лобановой предполагаемой обвиняемой была и Анечка. Недостача была обнаружена в период её работы начальником консервного цеха. Её часто допрашивали в Орше и несколько раз вызывали в Минск, но с ней обходились мягче и обвинение не предъявляли. Может потому, что она женщина и мать двоих малолетних детей, может потому, что им был нужен в первую очередь я.

Когда я рассказал ей о допросе в Минске и показал письмо, что писалось перед ожидаемым арестом, она пришла в ужас. Следствие было в полном разгаре и возможность ареста ещё не исключалась.

Волнения и тревога усилились, когда в первых числах октября, перед моим уходом на работу, к нам домой нагрянула группа милиционеров во главе с майором для производства обыска. В качестве понятых они пригласили соседей нашего дома и вывернули квартиру наизнанку. Не знаю, что они искали, но изъяли только сберкнижку на которой было всего 260 рублей. Это были все наши сбережения и, если бы дело дошло до суда, у нас даже не было бы денег на приличного адвоката.