Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Было видно, что находящийся под стражей бывший директор не разделял оптимизма начальника Главка, но прощаясь с ним, попросил не выселять семью из ведомственной квартиры и позаботиться о трудоустройстве его жены и старшего сына, заканчивающего летом среднюю школу.

С болью в сердце прощался я с Гельфандом, которого ждала камера предварительного заключения. Как мне позднее стало известно, весь назначенный судом срок он отбыл в лагерях строгого режима и вернулся домой больным и старым. Он уже не был в состоянии работать и вскоре умер от неизлечимой болезни.

33

Обком партии находился в бывшем военном городке, в пригороде, вместе с другими областными организациями. Этот район был отделён от города парковой зоной и носил название “Геленово”.

Для входа в здание обкома надо было предъявить постовому милиционеру партбилет и получить согласие на приём от соответствующего партийного руководителя. В приёмную первого секретаря мы шли по длинным коридорам огромного здания, напичканного множеством кабинетов на дверях которых значились только фамилии и инициалы их владельцев. Всюду полы были устланы дорогими ковровыми дорожками преимущественно красного цвета, а у окон стояли аккуратные кадки с вечнозелёнными растениями. Поражали удивительная чистота и образцовый порядок. По дороге мы не встретили ни одного человека и казалось, что в здании или никого нет, или все замерли по чьей-то команде.

В приёмной первого секретаря, кроме машинистки и его помощника, были другие люди, и мы стали ждать своей очереди.

О первом секретаре Молодечненского обкома партии, Притыцком, было написано несколько книг, демонстрировался полнометражный художественный фильм и рассказывали много легенд. Он был одним из бывших руководителей Польской коммунистической партии и за свою революционную деятельность в Западной Белоруссии подвергался гонениям и многократным арестам. Перед началом Второй мировой войны Притыцкому чудом удалось бежать из зала суда во время громкого процесса над руководителями компартии и он скрывался от полиции до самого прихода Красной армии.

Всё это создало ему славу несгибаемого большевика-ленинца и после воссоединения Западной Белоруссии с БССР он быстро выдвинулся в число крупных государственных и партийных деятелей республики.

Притыцкий отличался редкой деловитостью и оперативностью при решении текущих хозяйственных и внутрипартийных вопросов. В его кабинете подолгу никто не задерживался и посетители уходили от него, как правило, с чёткими и ясными ответами по всем рассматриваемым вопросам.

Не задержались и мы в его кабинете. Он встретил нас у порога, пригласил присесть в мягкие кресла у своего стола и стал рассказывать о важности мясоперерабатывающей промышленности для народного хозяйства области, пообещал всемерную помощь и поддержку в решении всех возникающих вопросов, в том числе и в капитальном строительстве. Уже в конце беседы Притыцкий поинтересовался моим обустройством и сказал, что воздействует на строителей, тянущих с вводом ведомственного жилого дома в центре города. Он крепко пожал мне руку и пожелал успехов в работе.

После одобрения моего назначения первым секретарём обкома, посещение секретаря горкома партии уже смахивало на визит вежливости. Тем не менее он должен был состояться и Перетицкий скомандовал водителю следовать в горком.

Вопреки нашим ожиданиям здесь мне был учинён настоящий экзамен, который больше походил на допрос, чем на проверку моего соответствия предложенной должности. Первый этап беседы прошёл в промышленном отделе, где были подвергнуты тщательной проверке сведения из листка по учёту кадров и автобиографии. Особое внимание было уделено моему социальному происхождению

и периоду работы на Оршанском мясоконсервном комбинате. Дотошный инструктор никак не мог понять, что заставило меня поменять самое крупное и технически оснащённое предприятие республики на маленькую и примитивную хладобойню. Он даже счёл нужным поделиться своими сомнениями с заведующим промышленным отделом, который, не взирая на его подозрения, поверил моим объяснениям и сопроводил к секретарю горкома Забело.

Она приняла нас довольно тепло. Наверное сказался телефонный разговор с Шаройко, которая в принципе согласовала с ней вопрос о моём назначении. Здесь уже основным собеседником секретаря горкома был Перетицкий, который дал мне хорошую характеристику и заверил в помощи Главка в преодолении трудностей возникших на комбинате в связи с арестом директора.

Когда мы вышли из горкома уже стемнело и пришла пора распрощаться с начальником Главка, но он велел водителю заехать на комбинат, чтобы решить вопрос моего временного жилья.

Новый директор ждал нас в своём кабинете и с ходу предложил мне пожить какое-то время у него. Они с женой Клавой снимали комнату в частном доме, недалеко от комбината, где жили уже более трёх лет, со времени своего приезда из Москвы, после окончания ветеринарного факультета института мясной и молочной промышленности. Сюда они были направлены, как молодые специалисты. Он, до ареста Гельфанда, работал старшим ветврачом, а она заведовала лабораторией.

Я поблагодарил Блажевича за столь любезное приглашение, но принять его отказался, не желая стеснять молодожёнов. Не располагая другими вариантами, я попросил разрешения временно пожить в своём служебном кабинете, благо там был ещё вполне приличный кожаный диван, а рядом находился умывальник и туалет.

На том мы с ним и порешили, а Перетицкий порекомендовал нам обоим активно заняться строительством жилого дома, что позволило бы скорей решить наши жилищные проблемы. С жильём на комбинате было туго, многие специалисты и рабочие жили на частных квартирах и поэтому решение этой проблемы являлось одной из главных задач, которую нужно было решить до начала строительства нового комбината.

Обговорив еще ряд важных и неотложных вопросов работы комбината на ближайший период, Перетицкий отбыл в Минск.

Ушёл на отдых и Блажевич, а я остался один в абсолютно пустом и неуютном бараке заводоуправления, обдумывая новый поворот моей жизни.

34

По сравнению с огромным Оршанским комбинатом, занимавшим территорию в тридцать гектар и состоящим нз многих многоэтажных корпусов, Молодечненская хладобойня выглядела убого и примитивно. Она состояла из двух небольших зданий, в которых производилась первичная обработка скота и выработка небольшого ассортимента колбасных изделий. Большинство производственных операций выполнялись вручную, что требовало больших физических усилий и давало низкую производительность труда. Слабая техническая оснащённость и отсутствие нужных санитарно-технических устройств придавали производству непривлекательный вид и требовалось много усилий для поддержания минимально необходимого порядка и чистоты.