Берлин, Александрплац - Альфред Дёблин

с ней ведь не был. Потом-то ведь она была еще жива». – «Во всяком случае, вам трудно будет доказать свое алиби».

В автомобиле следователь снова обращается к Карлу: «А где вы были вечером или ночью после этого дела с Рейнхольдом?» Ах ты, чтоб тебя, ну да уж пойдем вчистую! «Я уехал за границу, он дал мне свой паспорт, я и уехал, чтобы, если дело откроется, я мог доказать свое алиби». – «Странно, очень странно. А зачем вы вообще это сделали, ведь это же черт знает что, разве вы были такими друзьями?» – «Отчасти. А кроме того, я бедный человек, а он дал мне денег». – «Что ж, теперь он уже больше вам не друг? Или, может быть, у него больше нет денег?» – «Он – мой друг? Нет, господин следователь. Вы же знаете, почему я здесь сижу, за дело со сторожем и так далее. Это он меня продал».

Следователь и комиссар переглядываются. Машина мчится стрелой, ныряет в ухабах, подскакивает, шоссе несется навстречу, здесь, здесь я проезжал с нею, сто восемьдесят дней подарю я тебе. «Стало быть, между вами что-то произошло, и дружба ваша полетела к черту?» – «Да уж так оно в жизни бывает (эге, это он хочет заставить меня что-нибудь выболтать, нет, брат, шалишь, не на дурака напал, постой, знаю!). Дело в том, господин следователь, что этот Рейнхольд человек отчаянный и хотел пустить в расход и меня». – «Вот как, разве он что-нибудь предпринимал против вас?» – «Нет, но он делал кое-какие замечания». – «И больше ничего?» – «Нет». – «Хорошо, посмотрим».

Труп Мици находят два дня спустя в одном километре от шалаша, в том же лесу. Сразу же, как только об этом деле заговорили в газетах, два огородника заявляют в сыскное, что видели в тех местах проходившего по лесу человека с чемоданом, должно быть очень тяжелым. Они еще высказывали разные предположения, что такое он тащит, а потом этот человек присел отдохнуть в шалаше. Когда они возвращались полчаса спустя той же дорогой обратно, он все еще сидел там, без пиджака. Чемодана они тогда уж больше не заметили, – вероятно, он стоял внизу. Они довольно подробно описали наружность этого человека: ростом он примерно 1,75 метра, очень широк в плечах, в черном котелке, светло-сером летнем костюме и пальто светло-серого цвета, волочит ноги, будто не совсем здоров, а лоб у него очень высокий и весь в поперечных морщинах. В том месте, которое указали огородники, много шалашей, полицейские собаки – ни туда, ни сюда, тогда перекапывают все мало-мальски подходящие ямы. В одной из них уже после нескольких ударов заступом наталкиваются на большую коричневую картонку, перевязанную веревочкой. Когда комиссары открывают ее, в ней оказываются принадлежности женского туалета: рваная сорочка, длинные светлые чулки, старое коричневое шерстяное платье, грязные носовые платки и две зубные щетки. Картонка, правда, мокрая, но не насквозь; похоже на то, будто она лежит тут недолго. Непонятно! На убитой была ведь розовая блузка.

А вскоре находят в другой яме и чемодан, труп помещается в нем в сидячем положении, крепко стянут шнурками от штор. Вечером телеграф разносит описания предполагаемого убийцы во все полицейские участки, городские и иногородние.

Рейнхольд еще в тот раз, когда его допрашивали в сыскном, сразу догадывается, чем запахло. И вот он спешит впутать в это дело Франца. Почему бы ему не быть убийцей? Что может доказать Карлушка-жестянщик? Весьма сомнительно, чтоб Рейнхольда видели в Фрейенвальде. А если кто и видел его в гостинице или на шоссе, то не беда, надо попробовать, Франц должен на время скрыться, тогда непременно подумают, что и он замешан в этом деле.

В тот же день, когда Рейнхольда выпустили из сыскного, он приходит к Францу. Карлушка-жестянщик, говорит он, нас выдал, тебе надо смываться. Франц собрался в четверть часа, Рейнхольд ему помогает, они вдвоем на чем свет стоит ругают Карла, затем Ева пристраивает Франца у своей старой подруги Тони в Вильмерсдорфе. Рейнхольд едет с ним в автомобиле в Вильмерсдорф, они вместе покупают чемодан, Рейнхольд намеревается укатить за границу, ему нужен поместительный чемодан, сперва он было выбрал сундук, но потом все-таки решает взять фанерный чемодан самого большого размера, который можно самому нести в руках, на носильщиков нельзя положиться, они только шпионят за приезжими, мой адрес я тебе сообщу, Франц, кланяйся Еве.

Страшная катастрофа в Праге, 21 труп извлечен, 150 человек засыпаны. Лишь несколько минут тому назад эта груда строительного мусора была семиэтажной строящейся громадой, теперь под нею лежат убитые и тяжелораненые. Все железобетонное сооружение, весом в восемьсот тысяч кило, рухнуло в оба подвальных этажа. Стоявший на улице постовой полицейский, услышав подозрительный треск, предупредил прохожих. Не растерявшись, он вскочил в приближавшийся вагон трамвая и собственноручно затормозил его[669]. На Атлантическом океане бушует сильнейший шторм, из Северной Америки движутся в восточном направлении один за другим глубокие циклоны, в то время как оба антициклона, центры которых находятся в Центральной Америке и между Гренландией и Ирландией, задерживаются на месте[670]. Газеты уже и сейчас помещают в своих столбцах большие статьи по поводу «Графа Цеппелина» и его предстоящего перелета. Каждая деталь конструкции воздушного корабля, личность его командира и шансы этого перелета подвергаются самому тщательному обсуждению, причем германской изобретательности, равно как и техническому совершенству цеппелинов, посвящаются восторженные передовицы. Несмотря на всю пропаганду в пользу аэропланов, следует предположить, что будущее в области воздухоплавания принадлежит воздушным кораблям. Но этот цеппелин что-то не летит, Эккенер не хочет напрасно подвергать его опасности[671].

Чемодан, в котором лежала Мици, раскрыт. Она была дочерью трамвайного кондуктора в Бернау. Их было трое детей в семье, ее мать бросила мужа и уехала, почему – неизвестно. Мици осталась одна со всем хозяйством на руках. По вечерам она иногда ездила в Берлин и ходила на танцульки, к Лестману[672] или напротив; несколько раз ее брали в гостиницу, потом уж было поздно возвращаться домой, и она ночевала в Берлине, тогда она и познакомилась с Евой, так оно и пошло. Они были зарегистрированы в участке у Штеттинского вокзала. Для Мици, которая сперва именовала себя Соней, началась приятная жизнь, у нее было много знакомых и немало друзей, но потом она вступила в постоянную связь с одним, это был сильный человек, одноручка, которого Мици полюбила с первого взгляда и любила до самого своего конца. Плохой это оказался конец, печальный, тот, что был Мици уготован. За что, за что, что она такое сделала? Она приехала из Бернау в водоворот Берлина, не была невинна, разумеется, но была полна