Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

и не любовию, нъ страхом повелевшааго крещаахуся, понеже бе благоверие его съ властию съпряжено"[2029]. Для нас в данном случае важно не то, насколько точно Иларион отразил реальную ситуацию (в этом то, как раз, можно усомниться), а его представления о том, как должно быть, как должно благочестивому князю управлять, а благочестивым подданным — подчиняться. При этом власть строится и на любви, и на страхе.

Обращаясь с похвалой к Владимиру Святославичу, Иларион последовательно перечисляет свидетельства его благочестия: строительство церкви Богородицы; благоверный сын Ярослав ("иже дом Божии великыи святыи его Премудрости създа"), благоверные сноха, внуки и правнуки; "градъ, величьством сияющ"; цветущие церкви и растущее христианство; народ, спасенный для жизни вечной[2030]. Тем самым, вырисовывается две взаимонакладывающиеся идейные конструкции: князь (княжеский род) — город — земля/народ; храм (Десятинный/Владимира, Софийский/Ярослава) — церкви — христианство. Соблазнительно предположить, что центральный храм соответствует князю (Причем Десятинная церковь олицетворяет Владимира[2031], а Софийский собор — Ярослава[2032]), церкви — градам, христианство — земле/людям.

Князь, как мы уже видели, это не только украшение престола, это голова земли (и не просто голова, по-крайней мере когда речь идет о Владимире, — но "честная голова"[2033]), которая "землю свою пасущу правдою, мужьствомь же и съмысломъ…"[2034]. Княжеский престол соответствует престолу земли, причем престол олицетворяется с Киевом. Киев же олицетворяет и город вообще, и Русскую землю в целом. Следовательно, несколько перефразируя Илариона, можно сказать, что князь — честная голова, украшающая престол земли Русской.

В "Слове о законе и благодати" содержится весьма ценная и достаточно объемная информация о социальной структуре современного ему общества[2035]. Группируется она по нескольким блокам: 1) "…Заповедавъ [Владимир. — В.П.]… всемъ быти христианомъ малыим и великыимъ, рабомъ и свободныим, уныим и старыим, бояромъ и простыим, богатыим и убогыимъ. И не бы ни единого же противящееся благочестному его повелению… И въ едино время вся земля наша въслави Христа съ Отцемъ и съ Святыимъ Духомъ"[2036]. (Далее перечисляются все, кто "сташа пред святыимъ олтаремь" и Господа восславил "исполнеше святыя церкви";) 2) "епископи…, попове и диакони, и весь клиросъ… черноризьци… Мужи и жены, и малии, и велиции, вси людие, исполнеше святыя церкви…"[2037]; 3) "…Кто исповесть многыа твоа… милостыня и … щедроты, яже къ убогыимъ творяаше, къ сирыимъ, къ болящиимъ, къ дължныимъ, къ вдовамъ и къ всемь требующимъ милости?… Просящиимъ подаваа, нагыя одевая, жадныа и алчныа насыщая, болящиимъ всяко утешение посылаа, должныа искупая, работныимъ свободу дая"[2038]; 4) "Ты бе, о честна главо, нагыимъ одение, ты бе алчныимъ кърмитель, ты бе жаждющиимъ утробе ухлаждение, ты бе въдовицамъ помощник, ты бе странныимъ покоище, ты бе бескровныимъ покровъ, ты бе обидимыимъ заступникъ, убогыимъ обогащение"[2039].

Наиболее ценен и информативен блок № 1. В нем Иларион, как представляется, претендует, практически, на полный перечень основных категорий населения Руси, что видно не только по основательности "списка", но и по уточнениям: ни один не воспротивился повелению князя; и "въ едино время вся земля наша въслави Христа…"[2040]. Здесь представлены оппозиции: малые и большие, рабы и свободные, юные и старые, бояре и простые люди, богатые и убогие. Они, судя по всему, базовые для Илариона. Основная социальная оппозиция для Илариона проходит по линии свободные — рабы. Однако свободные представляют весьма пеструю картину, делясь на знатных (бояр) и простых, богатых и бедных (убогих). Эта социальная картина подтверждается и детализируется последующими пассажами Илариона. Показательно, что если наличие знатных и богатых Иларион просто обозначает, то категории обездоленного люда, нуждающегося в помощи, конкретизирует: убогие, сироты, вдовы, больные, должники. Трудно сказать, кто подразумевался под сиротами и вдовами. Сироты и вдовицы — весьма распространенный топос в христианской литературе. Вместе с тем, он вполне мог накладываться на реальные социальные явления, возникавшие в ту бурную эпоху деформации прежних и формирования новых социальных структур. Среди таковых, несомненно, имелись собственно сироты и вдовы, контингент которых не мог не увеличиться с распадом родо-племенных связей. В тоже время, он и не мог быть значительным по численности, учитывая крепость и разветвленность родственных связей того времени. Скорее всего, основную массу так называемых сирот и вдов составляли люди, выпавшие из традиционной системы социальных связей[2041] и оказавшиеся, тем самым, беззащитными в обществе, в котором статус человека определялся его принадлежностью к той или иной корпорации: роду, общине, дружине и т. п. Их то и брал под свою защиту князь.

Таким образом, у Илариона видим три критерия социальной стратификации: свободный — несвободный, знатный — простой, богатый — убогий. При этом основополагающим являлся первый из названных, тогда как два других были вторичны, действенные только для одной, правда, господствующей группы древнерусского населения — свободных.

Статус тех, кто занимал самые нижние ступеньки на лестнице иерархии свободного люда, был весьма неустойчив. Убогие, видимо, находились под реальной угрозой падения в рабское состояние. Но не только они, но и вполне зажиточные люди вследствие превратностей судьбы могли оказаться на самом низу социальной лестницы — в рабстве. Одним из механизмов такого падения был неоплаченный долг или поручительство[2042]. Видимо таковых людей, имеет ввиду Иларион под должниками. Должники занимают промежуточное социальное положение. Они еще не рабы, но от рабства их может спасти только выкуп. При этом многие могут надеяться лишь на милость князя. Ниже неоплатных должников только рабы, которым Владимир, согласно Илариону, давал свободу. Но чьим рабам? Само сопоставление выражений "должныа искупая" и "работныимъ свободу дая" свидетельствует, кажется, о том, что речь идет о собственных рабах князя[2043], если только это не литературный прием, призванный еще более полно и образно отразить щедрость и милость Владимира. Не исключено, однако, что в условиях постоянных ратей и масштабного военного строительства князь давал волю беглым рабам (бежавшим в Киев и порубежные города) и использовал их для обороны южных рубежей[2044].

О том, что рабство в эпоху Илариона пустило на Руси не только глубокие, но и разветвленные корни свидетельствует и пассаж Илариона о Саре и Агари, Исааке и Измаиле. Этот библейский сюжет использовался в свое время Павлом для того, чтобы показать превосходство Благодати — перед Законом, а, следовательно, Нового завета — перед Ветхим, христианства — перед иудаизмом[2045]. Указанный сюжет наглядно демонстрировал это пастве на понятном для нее языке, поскольку рабыня Агарь и рожденный ею от Авраама Измаил символизировали Закон, а свободнорожденная, законная жена Сара и рожденный от нее Исаак —